Игра с тенью
Шрифт:
Как бы ни обстояли дела со всем прочим, в это я не мог поверить. Если бы Тернер вообще заговорил (а все знали, как он молчалив и мрачен с посторонними), вряд ли он бы использовал местные словечки, которые должны были ему быть знакомы не больше, чем мне. Но миссис Суинтон, похоже, поняла, о чем я думал, потому что сказала:
— Ну, не так именно, наверное, — я думаю, там что-то еще было, но она так стыдилась, что не могла об этом говорить.
— То есть вы думаете, что он повел себя с ней неподобающим образом?
Она пожала плечами:
— А ты
Это было вполне возможно — стоило вспомнить девушку в Петуорте, чтобы убедиться в этом. Но ведь могло быть и так, что она просто потревожила Тернера во время работы, и описание реакции, которую это вызвало — вспышки необъяснимого для девушки гнева, — достаточно точное, хотя она и перевела слова на свой собственный диалект?
— И вот, — сказала миссис Суинтон, — больше я ничего не смогла от нее добиться, так что я ее поцеловала и сказала: «Раз ты так перепугалась, не держи это в себе, а то закиснет — лучше пойди да скажи мистеру Фоксу. Он справедливый хозяин и человек хороший. Обещаешь?» Она и обещала. А потом она повеселела, даже улыбалась немножко.
Голос у нее слегка задрожал, дыхание стало неровным, будто внутри нее боролись потребность в воздухе и желание заплакать. Она успокоилась, сжав в кулаке уголок фартука, и продолжила:
— Следующим утром я вижу, как этот мистер Тернер в длинном черном пальто поднимается себе на Чевин и идет так быстро, будто черти за ним гонятся. Потом вдруг дождь начался, и туман еще, как сегодня, такой густой, что собственного носа не увидишь; стали поговаривать о наводнении, и фермеры принялись перегонять скот с лужаек у реки.
Губы у нее задрожали, она на секунду закусила их и снова сжала кулак.
— Тем вечером мы услышали, что Мэри пропала, и мужчины вышли в шторм с фонарями искать ее. Они ее утром нашли, неподалеку от того места, где мы ее видели. Утонула она, в травах да ивах запуталась.
— Боже мой, — сказал я, — какой ужас.
— Ее отнесли в коровник и положили на сено. А мистер Тернер, я слыхала, пошел за ней туда — рисовать, как она там лежала.
— Мне очень жаль, — сказал я.
Она ничего не ответила, просто смотрела на меня в упор, не моргая, будто ожидала, пока я сделаю очевидный вывод из того, что она мне изложила. Мне пришла в голову ужасная мысль.
— Вы ведь не думаете, — сказал я, — что он каким-то образом нес ответственность за ее смерть? Это явно был трагический несчастный случай — вы сами сказали, что она была неуклюжая, и легко представить, как такая девушка…
Ее неумолимый взгляд заставил меня замолчать.
— Когда я была девчонкой, — сказала она медленно, — в Пуле была старуха, которая могла сглазить свинью и дождь вызвать.
— И вы… вы же не хотите сказать, что Тернер мог… что он?…
Она улыбнулась, и я засомневался, не смеется ли она надо мной. Но улыбка у нее была невеселая, решил я наконец, — это была усталая измученная гримаса женщины, которая видит то, чего не видят другие, и привыкла, что над этим смеются.
— Простите, — сказал
Так оно и было. Я еще десять минут вел вежливую беседу ни о чем и все это время ощущал мрачную холодность собеседницы, вызванную моими словами. Что бы я теперь ни говорил, это не меняло дела. Потом я встал, поблагодарил ее и вышел, под дождем вернулся в «Черный бык» и все никак не мог выбросить из головы ее слова.
Дело ли в утонувшей девушке, напомнившей мне историю Харгривса и рассказ миссис Бут о последних днях Тернера? Или это образ Тернера-волшебника, странным образом напомнивший мне описанное Дэвенантом поведение художника во время вернисажей?
«Если бы дикарь это увидел, он бы поклялся, что тут дело в магии».
«Помню, один молодой шотландец смотрел на это и бормотал себе под нос о колдовстве».
Я не знаю.
Пора ложиться.
XXX
Боже, ну и ночь!
Мне снилось, что я у озера. Оно лежало черное и неестественно неподвижное, но, судя по тому, что по краям его стояли полузатопленные деревья, я знал, что недавно было наводнение. Пока я смотрел, взошла луна, и я увидел, что под водой шевелится что-то белое. Сначала я принял это за стайку рыб, но потом заметил, что оно не двигалось, а просто трепетало в каком-то невидимом течении. И тут я понял: это были тела — сотни, тысячи тел, — потопом поднятые из могил.
В тот же момент я почувствовал, что рядом со мной стоит человек. Он был невысокого роста, в длинном черном пальто и черной шляпе. Сейчас мне кажется очевидным, что это был Тернер, но во сне, хотя он и показался мне смутно знакомым, я решил, что это погребальных дел мастер. Я почувствовал, что его тревожила какая-то печаль, какое-то трагическое предчувствие. Наконец он тяжело вздохнул, будто не мог далее откладывать гибельный момент, и стал насвистывать.
Как бы в ответ на это из озера поднялась девушка. Она была ослепительно белая, так что я не мог на нее смотреть; и я знал (хотя и неясно откуда, потому что никто не произнес ни слова), что ее вызвали обвинить убийцу.
Я ждал. Меня мутило. Я не мог пошевелиться.
Она указала на меня.
В этот момент зазвучала Последняя Труба.
Я проснулся — или почти проснулся — в своей комнате в «Черном быке». Я все еще слышал трубу: она отчетливо доносилась снаружи. Я подошел к окну и выглянул, но было темно, и я ничего не увидел, так что разжег лампу и посмотрел на часы. Было чуть больше пяти. Я проспал едва ли полтора часа.
Я вернулся в постель; но труба продолжала звучать, и в сонном состоянии я не мог избавиться от мысли, что она звала меня, хотя часть моего сознания и понимала, что это смешно. Решив, что больше не усну, я встал, оделся и вышел на улицу.