Игра Саула
Шрифт:
Она сбилась со счета, сколько раз ее топили. Разучилась задерживать дыхание: стоило воде попасть на обмотанное полотенцем лицо, как срабатывал рвотный рефлекс. Кэрри чувствовала, что тонет, умирает. Бороться с охранником, державшим ее, было бесполезно. Кэрри глотала воду, вдыхала ее, но стоило начать отключаться, как пытка прекращалась. Кэрри кашляла, блевала водой, мочилась, утратив контроль над телом. На секунду удавалось вдохнуть воздуха…
И тут ей снова накидывали на голову полотенце, хотя Кэрри кричала: «Стойте! Я скажу! Все скажу!». Впрочем, кричать было поздно: вода уже лилась на лицо, Кэрри откашливалась и отплевывалась, вопила, вдыхая еще больше воды. Промокшая ткань лезла в рот и ноздри.
После третьего раза офицер снова спросил ее настоящее имя, и Кэрри назвала его: Джейн Мейерхофф. Сказала: да, она работает на ЦРУ, кувейтское отделение.
– Кто твой шеф? – спросил офицер МРНБ.
– Чарли Браун, – ответила Кэрри.
Ее топили еще дважды, и на сей раз Кэрри решила, что точно умрет. Потеряла сознание. Когда ее привели в чувство, она раскололась: Перри Драйер, Багдад. Штаб операции «Железный гром» во Дворце Республики.
– Что ты делаешь в Иране? – спросил дознаватель.
Робеспьер, де Брюйн, «крот» – Кэрри о нем рассказала, умолчав об Эрроухэде и Уарзере в Кербеле.
– Лжешь, дура, – ответил офицер. – Чтобы бы ни затеяли американцы, мы будем готовы. Они угодят в ловушку. Даже если у них получится сокрушить какую-то часть революционных сил, то что нам помешает отправить подмогу на следующий же день?
– Не знаю, – взвыла Кэрри. – Хватит, пожалуйста. Я простой оперативник. Прошу, прекратите…
Офицер МРНБ наклонился к ней, и Кэрри испугалась, что его гнусная харя станет последним, что она увидит в этой жизни. Даже чудом уцелев, она этой рожи не позабудет.
– Ты лжешь, Джейн Мейерхофф. Мы оба это знаем, ведь так?
Он сделал жест помощникам возобновить пытку.
– Не-ет… – взвыла Кэрри. Ее стошнило прежде, чем вода полилась на лицо, и на сей раз Кэрри выложила остатки сведений: – Это ловушка. «Хищники» и «Апачи» устранят любое сопротивление, но смысл операции не в этом, – ничего не соображая, задыхаясь, проговорила она.
– Тогда скажи, в чем он, и я велю прекратить пытку, – сказал офицер МРНБ. – Серьезно, мне она удовольствия не доставляет. Khahesh mikonam, Джейн.
«Ну, скажи им все. Только имени своего не называй».
– Хватит, – простонала Кэрри. – Больше не выдержу. Пожалуйста…
– Тогда признавайся, и мы закончим.
– Бакуба. После бойни докажут, что это «Революционная гвардия» убила американцев, – всхлипнула Кэрри. – Нам плевать на Ирак, все дело в иранской ядерной программе. Нужен повод, чтобы напасть на ваши ядерные объекты. Не только в Эраке и Натанце. Мы знаем и про «Форду», и почему он расположен близ Кума. «Форду» для вас – что Геттисберг для американцев. Вы чтите павших во время «Священной обороны», в вашей войне с Ираком. Не зря вы там разместили центрифуги, «Форду» для вас священен. А еще он связан с Кумом и пришествием Двенадцатого имама, Махди, истребителя неверных. Мы все поняли. Раскусили вас! – прокричала Кэрри.
– Значит, Бакуба – ловушка для Ирана? – вслух подумал офицер МРНБ. – Говори, шлюха!
– Да! Мы знаем, знаем, что это джихад. Знаем, что такое «Форду», что он значит для вас. «Железный гром» – это повод для Америки и Израиля раз и навсегда уничтожить ваши ядерные заводы!
– Живо, – обратился офицер к подручным, – заткните ее! Уберите прочь! – Он грозно посмотрел на них. – Чтобы никто об этом не узнал. Никто!
Полотенца с головы так и не сняли. Кэрри отволокли в тесную бетонную камеру, там заковали в наручники и бросили на пол. Кэрри лежала, сгибаясь в рвотных позывах и плача. Она выдала все, кроме своего настоящего имени. Предала страну и все, во что верила.
Наконец она села. Кожу покалывало, как будто через тело пропустили ток. Слишком долго Кэрри не принимала лекарство. Она уставилась на трещину в стене, и эта трещина вдруг начала расти. Как под микроскопом. Из нее полезли жуки и бактерии размером с ладонь, они хлынули на пол и устремились к Кэрри. Набросились на нее, начали пожирать. Ее словно кололо одновременно миллионом крохотных игл. Кэрри безуспешно попыталась стряхнуть с себя паразитов.
Какая-то часть ее мозга твердила: это неправда! Кэрри сходила с ума, чего боялась больше всего, даже сильнее, чем пыток, еще с того дня в Принстоне, когда узнала, что больна биполярным расстройством. «Сосредоточься, Кэрри, тебя хотят казнить. Да пошли вы, уроды! Клала я на вас».
Жуки ели ее, прогрызали себе путь внутрь, а после – наружу. Никто ее не убьет, она и так мертва, умирает. Кэрри легла на бок, прямо на бетонный пол, и заснула.
Позже – через день, а может, всего через час – пришел офицер МРНБ в сопровождении двух охранников и сообщил: Кэрри приговорили к смерти. Сказал просто и сухо.
– Придут охранницы и переоденут тебя. В хлопковую накидку, для приличия.
Сказав это, он развернулся и вышел. Кэрри слышала, как удаляются его шаги по коридору. В камеру через щель в двери заглянул тюремщик. «Так и будут следить за мной, пока не явятся палачи», – подумала Кэрри.
У нее ничего не осталось. Жаль, нельзя было повидаться напоследок с родными. С отцом, Фрэнком, с сестрой Мэгги и ее дочками. Кэрри так и не увидит, как растут племяшки. Что им скажет ЦРУ? Не много: Кэрри Мэтисон погибла при исполнении служебных обязанностей, вот и все.
Бред. Что бы они ни сказали, значения это не имеет. Главное – то, что ее не станет. Кто-нибудь вообще о ней вспомнит? Уарзер? Саул? Верджил? Перри? Ну и маленький же у нее мирок, для человека, который исколесил почти весь мир.
Кэрри просто исчезнет, пропадет, как и ее мать – та ушла в день, когда Кэрри отправилась в колледж. Растворилась, точно струйка дыма в воздухе, – ни привета, ни ответа.
«Так что же, мам, я, как и ты, исчезну? Не зря ли? Не зря ли я проработала на страну? И все ради чего – чтобы исчезнуть как ты? Стану тем, кого никогда не было?
Саул, ты, который вечно смотрел на меня из-за очков, будто филин. Доволен теперь? Пустил в ход меня всю, до последнего кусочка. Забрал все. У меня даже гордости не осталось».