Игра теней
Шрифт:
— Вы изъясняетесь загадками, что представляется мне чрезвычайно странным, — заявила Мероланна. — Объясните, что это за таинственная особа? О ком вы говорите с таким благоговением? И как вы сами здесь оказались?
— Моя речь кажется вам странной, потому что я не человек, — ответил незнакомец. — Но к народу кваров я тоже уже не принадлежу. Долгие годы я прожил в обличье смертного, позабыв о своем прошлом, и это не прошло для меня даром. Воистину, таких, как я, больше нет на свете.
Сестра Утта с содроганием заметила, что изо всех углов и укромных закутков с кошачьей бесшумностью выползают тени.
Герцогиня изо всех сил старалась вести себя невозмутимо.
— Ваш рассказ не очень-то льстит вам, — вымолвила она. — Когда два народа воюют, лишь малодушное существо может утверждать, что не принадлежит ни к одному из них.
— Если вы удалите у рыбы жабры, герцогиня, вы станете упрекать ее за то, что она больше не может жить в воде? — спросил незнакомец. — Или за то, что после этой операции она не превратилась в человека?
За разговором они дошли до конца погруженной во мглу площади. Незнакомец остановился и поднял вверх руку.
— Вот мы и пришли, — сказал он.
Перед ними возвышалась громоздкая каменная башня ратуши, где собирались члены городского совета — второго оплота власти в Южном Пределе. Во времена слабых, безвольных королей городской совет обретал силу и правил государством по собственному усмотрению. Неуклюжая квадратная башня ратуши возвышалась над домами, как труба исполинского особняка, скрытого под землей, а само здание очень изменилось. Резкие контуры смягчились, стали плавными и размытыми. Сестра Утта не сразу поняла, что причина этого — заросли плюща, густо опутавшего особняк. Когда она в последний раз проходила мимо ратуши, никакого плюща здесь не было. Но сейчас темно-зеленая сеть выглядела так, словно росла здесь веками.
Призрачные воины, в молчании сопровождавшие гостей, все прибывали, их уже было несколько сотен. За спинами герцогини и сестры Утты стояла целая армия, занявшая собой всю площадь: лес грозно поднятых копий, море бледных враждебных лиц и тускло блестящих глаз. Никто из них даже отдаленно не напоминал смертного человека. Жрица подавила отчаянное желание бежать и сотворила знак Тригона. Она повернулась к Мероланне, чтобы предупредить ее о присутствии безмолвного воинства, и по лицу герцогини догадалась, что та все знает. Мероланна лишь делала вид, что ничего не замечает, пытаясь сохранить самообладание.
Призрачная армия окружала их со всех сторон, но между рядами воинов остался узкий проход, позволяющий подняться по ступенькам ратуши.
«Зория, прости мне все мои прегрешения, прости мне гордыню и дурные помыслы», — взмолилась сестра Утта.
Затем гордо подняла голову и с видом безвинно осужденного пошла по ступенькам вслед за человеком, потерявшим свой народ.
Когда глаза сестры Утты привыкли к сумраку, царившему в зале ратуши, она с удивлением увидела, что там собралось множество представителей сумеречного племени. Эти диковинные существа — народ кваров, как они сами себя называли, — передвигались бесшумно, словно кошки. При виде посетительниц они повели себя в точности как эти животные — глянули на испуганных женщин блестящими глазами и равнодушно отвернулись. Впрочем, один из кваров проявил откровенную враждебность: оскалил острые, как иглы, зубы и тихо зарычал. Сестра Утта была близка к обмороку. Ее ноги стали ватными и отказывались слушаться.
— Осталось совсем немного, — мягко сказал Кайин, подхватывая ее под руку. — Она ждет вас, видите? Не правда ли, она прекрасна?
Сестра Утта позволила увлечь себя в центр зала, где виднелись две фигуры: одна сидела на простом стуле, другая стояла рядом. Стоявшая была женщиной, одетой в свободное платье без всяких украшений. Глаза ее сверкали, как подернутые туманной дымкой зеркала.
На стуле сидела тоже женщина, и в ее наружности не было ровным счетом ничего примечательного — за исключением необычайно высокого роста. Создавалось впечатление, что она выше самого рослого мужчины. При этом женщина казалась хрупкой и худой, хотя ее тело закрывали тусклые, усеянные колючками доспехи. Никогда прежде сестра Утта не видела столь непроницаемого лица, не выражающего никаких чувств. По сравнению с этой женщиной суровый лик Керниоса, чья статуя стояла на Маркет-сквер, можно было счесть милым лицом доброго дядюшки. Огромные раскосые глаза и плоские бледные губы были словно вырезаны из камня. Сестра Утта почувствовала, как по спине у нее бегут мурашки. Что этот странный человек говорил про свою повелительницу? Кажется, он назвал ее родственницей смерти.
«Милостивая Зория и боги, обитающие на небесах, она похожа на саму смерть», — беззвучно прошептала жрица.
Мероланна, судя по всему, тоже испугалась. Обе дамы, увлекаемые Кайином, с трудом передвигали заплетавшиеся ноги и, приблизившись к трону, без сил рухнули на колени.
— Герцогиня Мероланна Эддон, из королевской семьи Южного Предела, — торжественно провозгласил Кайин, как герольд, возвещающий о прибытии гостей на придворном балу.
Если он и правда прежде жил в замке, нет ничего удивительного в том, что он знает имя Мероланны, отметила про себя сестра Утта. Но Кайин тут же добавил:
— Утта Форнсдодир, жрица Зории. Эти дамы желают получить у вас аудиенцию, леди Ясаммез.
Женщина, облаченная в доспехи, медленно перевела глаза сначала на Мероланну, потом на Утту. Взор ее обжигал холодом, как прикосновение ледяных пальцев. Через секунду она отвернулась, словно посетительницы перестали для нее существовать.
— Твои шутки не доставляют мне удовольствия, Кайин, — молвила она. Голос ее был так же холоден, как и взгляд. — Уведите их прочь.
Она распростерла свои длинные белые пальцы, пробормотала что-то вполголоса, а потом произнесла два слова на языке, который понимали Мероланна и сестра Утта:
— Убейте их.
— Подождите! — Голос герцогини дрожал, но она поднялась с колен.
Сестра Утта, уверенная в том, что настали последние мгновения ее жизни, с жаром молилась.
— Я пришла к вам не как враг, а как мать! Мать, совершившая страшную ошибку, — воскликнула Мероланна. — Пришла, уповая на вашу доброту и понимание. Неужели вы убьете меня за это?
Ясаммез уставилась на герцогиню. В глазах ее по-прежнему не отражалось ни малейшего проблеска чувства.