Игра теней
Шрифт:
— Нет, я думаю об этом все время, — Стас поднялся и, подойдя к журнальному столику, открыл лежавший на нем серебряный портсигар. Закурив, он посмотрел на Дашу и жестом предложил ей сигарету. Она отрицательно покачала головой. — Я думаю об этом даже тогда, когда хочу забыться. Но мысли не желают покидать мою голову, они словно существуют сами по себе, заставляя меня постоянно находиться в напряжении.
— Это ты о чем?
— О нас с тобой, Даша. О том, куда мы идем.
— И куда же?
Даша снова села на диван с ногами. Только теперь она не
— Скажи, Дашуня, ты все еще любишь меня? — Дубровин хотел начать совсем не с этого, но не всегда получается так, как планируешь.
— Ради этого ты раньше приехал с работы?
— Ты не ответила. И еще — о счастье. Я хочу понять: ты счастлива со мной сейчас? Сейчас, когда мы не ссоримся, когда все стало на свои места. На свои места, — повторил он, задумываясь, и тут же, придя в себя, продолжил: — Только я не пойму ничего, ровным счетом. Все стало каким-то искусственным, понимаешь?
— Да, — коротко ответила Даша.
— И это весь твой ответ?
— Да, все стало словно из воска. Музей восковых фигур, а настоящая, живая только одна — Лилия Егоровна. Она за деньги сдувает с них пыль, — задумчиво сказала Даша и улыбнулась.
В этот момент, глядя не на Стаса, а на жаркие языки пламени в камине, она вдруг почувствовала, что в ней не осталось безразличия к монотонной веренице дней, в которую она погрузилась за последние месяцы. Даша будто проснулась и не могла понять, как она впала в это ужасное состояние? Она посмотрела на себя другими глазами, увидев располневшую, растрепанную женщину, восседающую на диване с видом царицы. А гордиться собой не было повода. Даша медленно опустила ноги на пол, поправила полы халата. Ей стало неловко перед самой собой.
— Даша, — Дубровин внимательно наблюдал за ней, и перемены, произошедшие с Дашей, не укрылись от него. Он не мог дать этому точного определения. Стас сразу увидел, как она напряглась, сдвинув брови и сосредоточенно рассматривая пол под ногами, словно боясь встретиться с ним взглядом. Дубровин был уверен, если бы ее лицо не раскраснелось от слез и горячей ванны, сейчас она была бы бледнее мела. Он заметил, что в критических ситуациях она сильно бледнеет, и подшучивал, что ее никогда бы не взяли в армию Петра Первого. — Даша, ты слышишь меня?
— Да.
— Поговорим?
— Хорошо.
— Я хочу, чтобы ты радовалась каждому дню. Хочу, чтобы в тебе кипели желания и энергия молодости. Мне кажется, рядом со мной ты стареешь в два раза быстрее, теряешь вкус к жизни, становишься безразличной и незаметной.
— Но ведь ты сам хотел этого, — тихо ответила Даша и взяла сигарету из рук Дубровина. Она затягивалась медленно, наблюдая за тем, как дым поднимается вверх и растворяется, оставляя приятный аромат.
— Нет, не этого. Видит Бог, не этого! — горячо произнес Стас.
— Оставь Всевышнего в покое. Он наблюдает за нами не первый год и, поверь мне, мало что видит, а если и видит, то ни в чем не разбирается. Мне кажется, он радуется, видя наши страдания, проблемы. Он находит особое удовольствие наблюдать, как мы выпутываемся из паутины, которой незаметно сами оплетаем себя, — Даша остановилась перевести дыхание и сделать еще пару затяжек. Она поймала на себе удивленный взгляд Стаса. — Что ты так на меня смотришь? Ты думал, я никогда ни о чем таком не размышляю? Очень даже часто, только чем больше я это делаю, тем тоскливее мне становится. Поэтому на какое-то время я решила отключиться от всего, попробовать стать чем-то вроде самого примитивного робота. Он автоматически выполняет определенный комплекс заданных программ и не создает никому проблем.
— То, что ты говоришь, ужасно. — Дубровин поднялся и снова взял сигареты с журнального столика. Он чиркнул зажигалкой, жадно прикуривая.
— Как умен человек! — саркастически произнесла Даша. — В камине пылает огонь, но он прикуривает от трепещущего языка пламени современной зажигалки. На своей высокой ступени развития он понимает, что приближаться к большому пламени опасно. Можно сильно обжечься, правда? А вот что касается человеческих отношений, он — профан, простофиля, не желающий учиться ни на своем, ни на чужом опыте. Он пытается вторгаться в мир другого, пусть даже самого близкого человека, оправдывая это высокими материями: преклонение, любовь, внимание, забота, не боясь принести кому-либо вреда.
— Ты говоришь вообще или конкретно? — Стас был рад тому, что она вообще что-то говорит, потому что за последнее время это случалось очень редко.
— Я говорю о нас, — Даша с досадой посмотрела на дотлевающий окурок. Наклонилась и потушила его о пепельницу. — Дай мне еще, пожалуйста.
— Держи, — Стас помог ей прикурить, заметив, как дрожат у нее руки, губы. Она казалась ему натянутой струной, неловкое прикосновение к которой может привести к непоправимому. Дубровина стала терзать мысль, что он не вовремя затеял этот разговор, но Даша оборвала его угрызения одной фразой.
— Если бы ты не начал этот разговор, то еще немного, и я бы сошла с ума, — при этом она мило улыбнулась, в глазах ее блеснули слезы. — Ты сильнее, ты всегда был сильнее, потому именно ты сумел начать. Спасибо тебе.
— За что? За что ты благодаришь меня?
— За то, что ты — единственный, кого я любила в своей недолгой жизни.
— Любила? Все в прошлом? — Стас снова сел у ее ног, а она, не замечая его приближения, легла, подложила свободную руку под голову, а второй небрежно стряхивала пепел. Волосы ее рассыпались по диванной подушке, длинные пряди легли на ковер, составляя незамысловатый узор из завитушек.