Игра теней

Рощина Наталия

— Да ладно тебе, Маш, — Сима устроилась поудобнее, закинула ногу за ногу. — Я ведь от Даши. Она кратко описала мне все перемены, которые у вас происходят. Очень поверхностно. Ты ведь знаешь, Даша не любит играть в «испорченный телефон».

— Ничего хорошего, — зло сказала Марина. — Ничего, черт возьми, хорошего не происходит!

— Ладно, не кричи. Ребенок услышит — распереживается.

— Сима, этот ребенок сам кого хочешь заставит переживать, — отмахнулась Марина. — Хотя ты права. Нужно сдерживаться. Нужно, но как? Я даже говорить о Сергее не могу. Разревусь только и все.

— А я не буду тебя расспрашивать. Я все понимаю. О чем захочешь, сама расскажешь.

— Спасибо и на этом, —

наливая кипяток в чашки, сказала Марина. — Нет настроения рассказывать о том, что ты в полном дерьме.

— Как-то мы все вместе, все втроем решили провести революционные преобразования в личной жизни, — задумчиво сказала Сима, кладя в чашку сахар.

— Ты что имеешь в виду? — удивленно спросила Марина.

— Я имею в виду тебя, меня и Дашу. У тебя кризис с Незвановым. Даша ушла от Стаса.

— Она регулярно от него уходит, — съязвила Марина. — Не так просто расстаться с иллюзиями. Поостынет — помирится.

— Нет, на этот раз все серьезнее. Они расстались навсегда. Даша еще в начале месяца переехала к маме и подала на развод.

— И Даша мне даже не позвонила! — Марина стукнула ладонью по столу.

— Да тебе только ее проблем не хватало, — ответила Сима и стушевалась под обиженным взглядом подруги. — Это я Дашку цитирую.

— Понятно, — Марина вздохнула. Почувствовав облегчение от того, что ее не забросали вопросами, она теперь была готова слушать. — Ну, а ты что там за океаном придумала?

— Я ушла от Пырьева.

— Что?! — Марина поперхнулась, и Симе пришлось довольно долго стучать ей по спине.

— Ну, прошло наконец?

— Спасибо, — вытирая слезы от надрывного кашля, ответила Марина. — Ты посиди, пожалуйста, я Лидочку уложу. А ты пока позвони родителям, что задерживаешься.

Они проговорили до утра, и когда Лидочка зашла на кухню и увидела маму с тетей Симой, она удивленно подняла брови:

— Доброе утро, как вы рано поднялись. А где вы спали?

— Доброе утро. Мы не ложились, милая, — ответила Марина, совершенно не ощущая вялости и желания спать. Она как раз дожаривала гренки — любимый завтрак Аидочки и, как оказалось, Симы.

— Доброе утро, солнышко, — улыбнулась Сима. — Приходи пить чай. У мамы почти все готово.

— Я должна привести себя в порядок, — важно заявила малышка и, быстро шлепая босыми ногами по полу, помчалась в комнату.

— Да, Машуня, дали мы с тобой жару. Семь утра. Свет выключи.

— Вот так и жизнь пролетит, — грустно заметила Марина. — Стану я старой и спрошу себя: что ты, Марина Петровна, видела в жизни? А в ответ тишина.

— Брось, не наговаривай. Уж тебе-то нечего вспомнить! — и Сима вдруг громко рассмеялась. Марина сняла со сковородки последний гренок. Она нахмурила брови и собралась спросить у подруги о причине ее безудержного хохота. Но, посмотрев на нее, тоже не смогла сдержать смех. Слезы лились у них по щекам, и обеим вдруг стало так хорошо, как будто в эту ночь все проблемы сбежали, боясь откровений раскрывших друг другу сердце подруг. Это были те редкие минуты, которые жизнь очень скупо и расчетливо отмеривает в критические моменты. Словно щадя страдающих под бременем проблем и неудач, она подбрасывает им немного радости. Ведь невзирая ни на какие сложности, человек всегда приходит к тому, что нужно жить. Время жить, время решать, время догонять упущенное, исправлять ошибочное. На все это каждому отмерен свой временной промежуток, и узенькая калитка в него открывается не сразу. Здесь не только рукой, а частенько плечом наподдать нужно.

Марина вспоминала, как ей стало легко после разговора с Симой. И не потому, что душевные невзгоды обрушились не только на нее, но и на подруг. Марина была не из тех, кому чужие несчастья помогают бороться с собственной бедой. Просто она снова смогла спокойно смотреть правде в глаза и знала, что обязательно найдет в себе силы жить. Сима столько раз повторяла, что самый большой грех — отказываться от самой жизни, сгибаясь под тяжестью обстоятельств. И Марина не впервые за свои неполные двадцать пять решила, что ей не раз приходилось подниматься, начинать с нуля. Только теперь у нее есть дочь. И она больше не должна видеть, как ее мать превращается в безразличного, грустного и обиженного Пьеро. Она не должна запомнить ее вечно плачущей, раздраженной, всем недовольной. Нужно как можно скорее сблизиться с ней, сделать так, чтобы Аидочку тянуло домой, а не из дома. Именно поэтому Марина сегодня решила забрать Аидочку от родителей Сергея раньше обычного. Аидия Павловна просила приехать в понедельник утром, но Марина запланировала в воскресенье привезти дочку домой.

Суббота прошла в генеральной уборке. Марина осталась довольна результатами своего труда. Подсознательно она приводила квартиру в порядок для того, чтобы перед днем рождения ощущать в воздухе особую свежесть от только что выстиранных гардин, чистых ковров, сверкающей посуды, отсутствия пыли в самых дальних уголках, до которых обычно руки не доходят. Марина снова пыталась полюбить дом, в котором ей предстояло начинать жить по-новому. Но без Аидочки делать это было крайне трудно. Впервые за последнее время Марина почувствовала, что скучает по ней. После ухода Сергея ей было легче оставаться одной, и она вздыхала с облегчением, когда дочку забирали его родители. Но все вдруг изменилось. Конечно, осталась горечь одиночества и нежелание мириться с обстоятельствами, но Марина ощущала физическую потребность в особом, тесном, доверительном отношении к дочери, пообещав себе быть образцовой матерью единственному ребенку, которого Всевышний позволил ей иметь. Она сказала себе, что обязательно исправит все ошибки. У них еще есть время, для них с Лидочкой еще не все потеряно, хотя бы для них.

Марина проснулась от странного ощущения. Открыв глаза, поняла — ее разбудил пристальный взгляд дочки.

— Просыпайся, мамочка! — радостно прокричала она, едва заметив, что Марина смотрит на нее. — С днем рождения!

Лидочка светилась от счастья, протягивая маме букет из трех цветов, которые она старательно вырезала несколько дней из цветной бумаги, клеила и, самое главное, прятала от внимательных маминых глаз. Это было очень важным дополнением к основному подарку — Лидочка держала его в другой руке. Марина была чрезвычайно тронута таким проявлением внимания. Она сразу заплакала, обнимая девочку.

— Мамочка, осторожно, рисунок! Это для тебя. Рисунок дочери Марина рассматривала долго. Она смотрела на три фигуры, держащиеся за руки, на улыбки, от которых светились их лица. За их спинами всходило огромное ярко-желтое солнце. Конечно, все было несовершенно, по-детски, но смысл и подпись под рисунком придавали ему истинную значимость. Крупными печатными буквами было написано: «Мама, папа и я — всегда вместе». Буквы плясали, растекались, потому что Марина вытирала слезы одной рукой, а другой прижимала Лидочку, целуя ее то в щеку, то в затылок.

— Спасибо, милая, — всхлипывая, сказала Марина.

— Ты снова плачешь, — девочка пожала плечами. — Я не хотела тебя обидеть, мама.

— Что ты, милая! Это от радости! — поспешила успокоить ее Марина.

— Разве так бывает?

— Как видишь, — улыбнулась Марина.

— Странно. Но я хочу, чтобы ты не плакала, а улыбалась. Ты стала такой, какой я тебя люблю.

— Интересно, какой?

— Ты снова добрая, спокойная, читаешь мне на ночь, целуешь и разговариваешь. Поэтому я точно знаю, что папа вернется. Видишь, — Лидочка показала маленьким пальчиком на рисунок. — Он вернется.