Игра в гестапо (Игра в гестапо - 2)
Шрифт:
– А вот не ползай в следующий раз, - произнес по-прежнему невидимый дядя Володя.
– Навязались вы на мою голову, фашисты проклятые... Чегото долго свет не дают.
– Весьма ценное соображение, - колко заметил герр доктор и после некоторых раздумий объявил: - Все равно я вам не верю. Вы могли и алкоголь выпить, и камушки спрятать. Где доказательства?
– Олух ты, а не профессор, - теперь в голосе дядя Володи засквозила горечь.
– Я и есть твое главное доказательство. Думаешь, стал бы я двадцать лет сидеть в этом говнище, если бы у меня кондратьевские брюлики были? Э-эх! Лучше б мне век не слышать твоего ученого трепа, жил бы спокойно... Где, говоришь, утопился этот хрен моржовый из поезда? В Висле? А нам с тобой впору в толчке утопиться...
– Я подожду топиться, - проворчал доктор.
– Кто знает, может ОНИ где-нибудь еще там... на глубине.
– Там-там, - обнадежил его голос сантехника.
– Всего две тыщи коллекторов, четыреста с лишним отстойников и тонн двести слежавшегося дерьма. Могу тебе даже самые рыбные места показать... Только ты сперва отпусти-ка этого, из сто тридцать второй квартиры. Фармацевт какникак, панадол у него можно стрельнуть, то-се...
На душе у Курочкина потеплело. У дяди Володи все-таки была совесть, хоть он и знался когда-то с типами вроде Кондратьева.
– Фармацевт многое знает, - недовольно возразил доктор, но острие от курочкинского уха все-таки убрал.
– Может проболтаться.
– О чем?
– хмыкнул невидимый во тьме сантехник.
– О том, как ты стишки детские собирал? Большо-о-ой секрет, ничего не скажешь... Или, может, ты про камушки кондратьевские говоришь? Так это про МЕНЯ он много знает, а не про тебя. Свистнет кому-нибудь, как я брюлики те в сортир отправил, - насмерть засмеют...
– Я буду молчать, дядя Володя, - подал голос в свою защиту Дмитрий Олегович.
– Могила.
– Все-таки свидетель...
– раздумчиво протянул герр доктор. Правда, мы и без него вляпались.
– Вляпались, - не стал спорить сантехник.
– Каждый в свое.
Где-то в отдалении послышался шорох, и новый голос запричитал:
– О-ой! Я, кажется, вляпался во что-то...
– Вот еще один, - пробурчал дядя Володя.
– О-ой! Оно все липкое, у меня штаны приклеились!
– голос доносился откуда-то со стороны входа в подвал.
– Это Пауль, - радостно признал товарища юный фриц.
– Он, между прочим, самый первый во всем виноват, а его-то с довольствия не снимают...
– наябедничал он уже машинально.
– Обоих сниму с довольствия, - раздраженно посулил герр доктор. Чего ты там орешь, Пауль? Влип в дерьмо, сам и отлипай.
– Я не вижу, о-о!
– тихо надрывался влипший в отдалениИ Пауль. Здесь так темно!..
– Везде темно, - отрезал безжалостный доктор.
– Короткое замыкание.
– Я только спичечку зажгу...
– заклянчил отдаленный Пауль.
– Можно, герр доктор? Я осторожненько...
– Вот так и в Камышине было, помните?
– вновь поспешил нажаловаться ближайший из юных фрицев.
– Это он, Пашка, тогда раухен захотел, а потом окурочек кэ-эк бросит. Теперь он спичечку бросит.
Супруга Валентина всегда упрекала Курочкина в том, что он-де соображает крайне медленно. Однако близкая опасность, как выяснилось, может и ускорить этот процесс. Вроде катализатора.
– Смола...
– Дмитрий Олегович сперва прошептал это слово, а затем выкрикнул его же громко: - Смола!
– Какая еще смо...
– начал было герр доктор, но слова так и не закончил. Должно быть, и он вспомнил про здоровенное смоляное пятно у самой двери.
Лучшая реакция оказалась у дяди Володи. С криком "Положь спички, козел!" невидимый сантехник протопал к двери.
Пискнул юный фриц, которому опять на что-то наступили. Впрочем, и он тут же сообразил, что при угрозе пожара правильнее всего не пищать, а драпать. Хоть в темноте, хоть на четвереньках.
– Ладно-ладно, - поспешно проговорил невидимый герр доктор и лихорадочно зашуршал во тьме газеткой, собирая свой инструмент.
– Наше знакомство временно прекращается, ауфвидерзейн!
– Затем Курочкин услышал, как незадачливый охотник за бриллиантами шумно устремился прочь.
"А я?!" - подумал Дмитрий Олегович и попытался сделать шаг.
Когда человек связан по рукам и ногам, то двигаться он может не по горизонтали, но лишь по вертикали и притом вниз. Первый шаг Курочкина по вертикали стал последним. Он упал и ударился затылком обо что-то твердое. И - потерял сознание.
12
Пахло паленым.
Еще не открывая глаз, Курочкин втянул в себя горький запах и с ужасом подумал: "Пожар! Пауль устроил пожар! Я горю..."
– Дми-и-и-трий!
Голос принадлежал определенно не Паулю. А также не другому юному фрицу, не сантехнику дяде Володе и даже не черепашке со степенью доктора филологии. Это был голос супруги Валентины.
Дмитрий Олегович настолько удивился, что сумел открыть оба глаза. Было светло. Подвала вокруг не было. Сам он лежал на своей кровати, у изголовья хлопотала жена.
"Господи, это же был сон, - с облегчением понял Курочкин. Кошмарный и бредовый сон, и ничто иное. Бывает".
– Дми-и-трий!
– радостно проворковала Валентина, заметив, что муж пришел в себя.
– Лежи, голубчик милый, отдыхай. Я та-ак испугалась, когда нашла тебя в подвале, в каких-то веревках... А теперь я так счастлива, так счастлива! Я тебя очень люблю, золотой мой!
Курочкин вздрогнул. Никогда, даже сразу после свадьбы, он не слышал от жены таких слов. И тем более - в таком тоне. Это было очень странно, если не сказать - подозрительно.
– А как ванна?
– осторожно поинтересовался он.
– У нас как будто засорилась ванна...
Улыбающаяся Валентина пожала плечами:
– Ну, засорилась, ну, и шут с ней. Подумаешь, ванна!
– И она замурлыкала какую-то песенку. Никогда раньше Курочкин не видел, чтобы Валентина ТАК себя вела. Он вновь бдительно принюхался: по-прежнему пахло паленым.