Игра в классики на незнакомых планетах
Шрифт:
Потом притихли — слушали историю. Рассказывали ее уверенным голосом, хоть и совсем детским. Удивительно, как они все замолкали, слушая Белту. Ведь прыщ же, от горшка два вершка — а никто не перебивает.
Я подошел поближе. Говорили по-белогорски, хотя Антич и кто-то из его дружков подошли и тоже сели у костра.
— ...и не знал никогда. Он в Мать верил сильно... в книжке сказано, потому и отказался. Но когда узнал — сделал все, чтоб привлечь вампиров на свою сторону, раз уж он им получался родней. Без дражанцев в том восстании вообще делать было нечего... Людей-то мало. А сам князь со своими
— Сколько мог, столько и держал. — На Домбровского не шикнули. Явно не в первый раз они это обсуждали. — А сдаваться нельзя было. Как бы его брат вел войско, если б ему сообщили, что князь у остландцев? Вообще бы ничего не вышло.
— Я знаю, Южка, — тихо сказал Белта. — Только... если б он превратился, и сдаваться было бы не надо. Вампиры... они ж вообще по воздуху летать могут. Улетел бы из города и к брату... И вместе бы... А так...
— А так все равно лучше, чем никак, — резко сказал Домбровский. По-хозяйски обнял Адама за плечи. Вытянул из костра еще один прутик и сунул ему. Спасибо, хоть с рук не кормит...
Теперь ясно, что за сокровище Белта с боем вырывал у учителя. И протащил же как-то с собой в школу... Написанное каким-то романтиком жизнеописание несчастного князя Белты. Белогорского национального героя, не к ночи будь помянут. Им с братом на двоих удалось вырвать для княжества несколько лет независимости — с вечными сварами на границах, пока Остланд не выдохнул и не смял княжество заново.
Говорили, что несвоевременная смерть князя Белты подкосила повстанцев.
Видел я уже эту книжку. В опустевшем доме в Казинке, после всего, когда мы убивали время, ожидая, пока нас отзовут. Делать было нечего — только смотреть в окно на тихий опустевший двор. К тому времени весь город стих, и даже мы боялись разговаривать в полный голос. Как на погосте.
Книга называлась «Жизнь и деяния князя Стефана Белты» или что-то в этом роде. Запрещенная, естественно, но не думаю, что ее прежнего хозяина это волновало. И содержание ее казалось на первый взгляд суеверным бредом. Автор писал, что бунтовщик Белта родился якобы в тайном браке и по матери был наполовину «принцем крови». Так у западных соседей называют вурдалаков. И именно потому он смог заключить с оппозиционным кланом Драгокраины «договор о дружбе и поддержке». Последствия того договора и Остланд, и Драгокраина потом расхлебывали долго... если расхлебали.
Бунтовщик Белта, естественно, был расписан в самых лучших красках. Якобы только чистая его душа и верность Доброй Матери не позволили Белте окончательно признать свою кровь и стать вампиром. А иначе, мол, и судьба Бяла Гуры сложилась бы по-другому...
У костра повздыхали.
— А мож, он и не сам умер. Мож, его Ядран нагнал...
— Какой такой Ядран?
Сарав повозился, устраиваясь у костра в позе рассказчика.
— У нас что говорят? Говорят, вампиры всегда были и всегда будут. И данас есть, только прячутся в склепах и в старых шахтах. А кто на солнце выходит и живет, как човек, только на закат и рассвет прячется. А затем есть такой орден, да их ловить. Орден святого Ядрана, и все, кто там, зовесе Ядраны.
— Анджей, —
— Ну, у вас Анджей. А у нас речат, Ядран. Так вот Ядран учится вампиров ловить, а потом его посылают. В какой семье вампир растет, может, даже родители не знают, а Ядран чует. И приходит потом. Его по знаку можно узнать, у него овай знак... как солнце на рассвете, с лучами... Проверяет и, ако вампир настоящий, онда забивает... — Антич споткнулся — и вовсе перешел на саравский, причем, кажется, белогорцы понимали его без труда.
— Почему разговариваем не по-остландски? Давно взысканий не получали?
— Ой! Что ж вы всегда так пугаете, пан директор?
Смех. Чумазые лица, блестящие от жира губы.
— Дурачье, — сказал я. — Вот подрастете, к ним же вас отправлю работать. И как вы думаете, хорошо вас там встретят?
— А цо мы? Мы ниц...
Запереглядывались, пряча улыбки. Ясно; младшие думают, что никогда не вырастут, а старшие знают, что уйдут в леса.
И уйдут, скорей всего.
— Отбой через пять минут, — сказал я. — Времени у вас — ровно погасить костер.
С Домбровским я на следующий день все-таки поговорил.
— Ты вчера эту вылазку устроил?
— Я.
— Ребенка зачем с собой потащил?
— Белту? — ухмыльнулся нехорошо. — Какой он ребенок...
Странный взгляд: по-детски наглый, но дети так смотрят, когда понимают что-то, чего не знают взрослые. И обычно оказываются правы...
— Такой, что мал ночью по лесам бегать. А сам ты... не брезгуешь краденую курицу есть?
— А она не краденая, пан директор, — прищурился Домбровский. — Она трофейная.
— Вот как. И когда же вы успели объявить военные действия?
— А мы их не прекращали.
И не прекратим.
— Ясно, — сказал я. — А не посидеть ли вам, господин полководец, денечек в карцере?
Он застыл.
— Как прикажете, пан директор.
Назавтра я пожалел, что не засадил его на подольше. Потому что собакой, конечно, не обошлось. Поутру в деревне нашли еще один труп. Местный пьянчужка уединился на кладбище с бутылкой — да так там и остался, примкнул к молчаливым обитателям. Рассказала мне об этом Лина, побывавшая в деревне, — как там бабы плевались и крестились, того покойника вспоминая, и как мужики собрались, чтоб пропороть тело железом да гроб привалить камнем, дабы мертвец не вылез. Бабы же ей и поведали, что в пьянчужке том ни кровинки не осталось — даром что кровь была напополам с брагой.
А потом учитель доложил мне, что Белта отсутствовал на утренней линейке и, похоже, вовсе в корпусе не ночевал. А непроверенный источник сообщил, что и Домбровский тоже.
Оба, конечно, отрицали, что вылезали в лес и тем более — вместе.
— Что ж тебя на перекличке не было?
У Белты соврать не получилось. Стиснул губы, смотрит в пол.
— Он проспал, пан директор.
— Тебя не спрашивают. Распустились к такой-то матери. Знаете, что в деревне случилось?
Оба молчали — и каким-то образом молчание их было одинаковым.