Игра в классики на незнакомых планетах
Шрифт:
Естественно, больше всего я гневался на себя.
Нельзя допускать такого гнева — клокочет внутри, пьянит, его не унять, и глупостей можно натворить не хуже, чем по пьянке. Тот, кто работает с детьми, на подобную злость не имеет права.
От Марыли я тоже ничего не добился: она увлеклась представлением, как и все, и тех двух пробирок не видела. Пришлось ловить маленького щуплого Черненко. У семилетнего Черненко были ловкие паучьи пальцы, и он считал ниже
— А шо я? — завертелся, захныкал он. — А шо я-то сразу?
— Что взял?
— Шо я взял, не брал я, пустите...
Я подставил раскрытую ладонь. Мальчишка облизнул воспаленные губы, пошарил где-то в глубине кармана и нехотя положил на ладонь браслет из разноцветного стекла.
— Силен... Стекляшки же одни, зачем тебе?
Он пожал одним плечом и снова захныкал.
— Слушай, Черненко. А у медсестры кто пробирку стащил?
— Шо, я брал? Я не брал, шо я опять...
А сам втянул голову в плечи и смотрит мне на ботинки.
— Но видел ведь, кто взял, — сказал я осторожно.
— Та видел... а вы не поверите.
Он замолк, уставился в землю, ковыряя на губе болячку. В конце концов мне это надоело.
— Чего ж ты боишься, Черненко?
Ребенок поежился и сказал почти шепотом:
— Вомпера боюсь...
Вот теперь и пожалеешь, что они наслушались сказок. Я присел с ним рядом.
— Ну-ка, Черненко, скажи мне на ухо, кто у нас вампир. А я уж сам с ним справлюсь.
Он прижал губы к моему уху и прошептал несколько слов. И исчез с глаз, едва я отпустил его рукав.
Вот оно как. Вот оно, значит, как...
Лина снова разбудила меня днем, хоть я и просил сто раз этого не делать. Я не стал ругаться: Лина, обычно невозмутимая и спокойная, как камни северного моря, захлебывалась словами, говорила неразборчиво, так что я не сразу понял, что случилось.
— Кто? Лина, да успокойтесь же вы! Кого убили?
Она всхлипнула, вздохнула, провела рукой по глазам — и снова стала камнем.
— В городе опять говорят, что это вампир. Шофера и медсестер не тронули, только эту... дамочку.
Я выслушал Линин рассказ — она быстро успокоилась и говорила четко, будто докладывала. Пришлось тут же подниматься и созывать собрание. Пришли все: Лина, ее помощницы — прачка и кухарка, двое воспитательниц, глухой сторож и Радевич. Если не считать, конечно, притаившуюся под окном Макдун. Все выглядели потрясенными и встревоженными, когда Лина пересказала им то, что говорила мне. Все — кроме учителя.
— Вы будто не удивились, — сказал я ему после.
— Чего же тут удивляться, — ответил он сухо. — Насколько я знаю, два нападения вампира уже было. Отчего же не быть третьему?
— Так вы в самом деле считаете, что это вампир?
— А кто же еще? — Он посмотрел мне в глаза, будто бы с вызовом.
— Богатое воображение здешних приставов. Они не чураются рюмочки,
— Возможно, — сказал Радевич. — Что интересно, среди воспитанников ходят слухи, будто вампир среди нас...
— Вы об Адаме Белте? Что ж... немного уважения от сверстников ему не помешает. Что до вас, господин учитель, не советую вам прислушиваться ко всему, что говорят воспитанники.
— Я видел его книгу, — тихо сказал Радевич.
— Надеюсь, вам не пришло в голову ее конфисковать? Прежний учитель за это... пострадал.
— Воспитанник Белта, очевидно, дорожит своим знаменитым предком.
— Дорожит, — сказал я. — Только это не его предок. Я вас, пожалуй, успокою, если вы думаете, что ночью Адам может явиться и вас загрызть. Он правнук не «вампира» Белты, а его брата. О подвигах комманданта вы наслышаны, я полагаю.
Радевич кивнул.
— И вы должны знать, что он еще долго жил в эмиграции... умер, наплодив детей, и, насколько мне известно, с тех пор из земли не поднимался. И в детях его никакого вампиризма не проявилось. У старшего же Белты детей не было, он рано умер и не успел жениться.
— Вы на удивление хорошо знаете генеалогию проклятых родов...
— Постольку, поскольку это касается моих воспитанников. Можете поинтересоваться у них — они вам подтвердят, что директор знает все.
Дети собрались во дворе, встали кружком, притихли — видно, чувствовали, что дело серьезное.
— Никто, — сказал я, — не станет выходить с территории без сопровождения старшего. И я не старших корпусов имею в виду. И о похождениях ваших ночных забудьте. Все. Набегались.
— Это не мы, — по привычке отозвалось несколько голосов.
— Вы боитесь, господин директор, — насмешливо, — что на нас нападет вампир? Да он подавится...
— Не разумеешь, — сказал Домбровский. — Пан директор боится, как бы нас самих не сочли за вампиров...
Дыру, через которую ходили в деревню мои партизаны, мы со сторожем и Радевичем заделали в тот же вечер. Разумеется, захотят — вынесут вместе с забором. Но в корпусах было непривычно тихо. Похоже, настоящее убийство их напугало. Будут теперь несколько вечеров подряд болтать о призраках. Сделают из несчастной попечительницы Белую даму, что бродит по коридорам корпусов и набрасывается на детей с криком: «Отдай твою кровь!»
Будто вампиров им не хватило.
— Вы ведь не думаете на самом деле, что здесь замешан кто-то из воспитанников? — спросил Радевич, приколачивая для верности еще одну доску по диагонали.
Я почесал голову под шляпой. Вечер наступил, а жара не спадала, хорошо хоть, солнце зашло.
— Я думаю, господин учитель, что в таких случаях слишком быстро находят виноватых. А виноватыми, как правило, оказываются самые беззащитные.
Серые глаза сверкнули злым серебром:
— Они — не беззащитны.