Игра в марблс

Ахерн Сесилия

– Нет, Джина. Джина, да посмотри же на меня! – Я схватил ее за плечи. – Я ночевал там, а конференция проходила в другой гостинице. Номер не был зарезервирован на мое имя, потому что номера бронировало начальство через турагентство. Не знаю, на кого бронировали, могу выяснить. – Голос мой сделался чересчур пронзительным, ломким, вот-вот оборвется. Голос выдает меня с потрохами. Это в игре в марблс не приходится произносить ни слова, голос не может тебя подвести.

– Убери от меня руки, – тихо и грозно говорит она. – Что в сумке?

Я сглатываю.

– Я не… ничего.

Она смотрит на сумку, и я пугаюсь: сейчас выхватит, откроет, узнает правду.

Она права: я не останавливался в «Холидей». И ездил не по работе. Я был в «Грейхаунд», в Тинсли-Грин,

Западный Сассекс, но только не с женщиной. Туда я езжу вот уже пять лет подряд в один и тот же день на всемирный чемпионат по марблс. В сумке – два моих трофея, первый – кубок, выигранный вместе с командой, второй – в индивидуальном зачете. Наша команда, «Электрические бабки», названа в честь прозрачных шариков от Christensen Agate, с матовыми белыми завитками по цветному фону. Их называют «электрическими», потому что они гораздо ярче шариков всех прочих компаний, а самый редкий цвет – персиковый. Я решил так назвать свою команду, потому что именно такой шарик я приобрел после совокупления на капустном поле. Этот шарик был цвета ее кожи, ее персиковых волос и губ, он напоминал мне о тайне, которой было уже пять лет, и о том, что все, связанное с шариками, – моя тайная жизнь, мой вид обмана. Нарекая так команду (а эти шарики не только «бабками», но и «шлюхами» именуют в обиходе), я с гордостью и отвращениям признавал себя тем, кто я есть: титулованным лжецом, человеком, желающим и впредь тайком продолжать игру. Товарищам по команде название сразу приглянулось, а второго смысла они в нем не увидели. В мире марблс происходит все то же, что и в человеческой жизни: свое размножение, свои подделки. «Шлюхи» потому и «шлюхи», что изображают резанный вручную камень. Джина для меня – такой обработанный вручную камень, всегда была и всегда будет, а моя любовница с капустного поля – в этом смысле всего лишь «шлюха», и мы с ней оба это понимали.

У Джины это слово вырвалось случайно. Она конечно же ни о чем понятия не имела. Мои товарищи по команде – их пятеро – ничего не знали о моей личной жизни, мы только играли вместе и болтали ни о чем, как болтают мужчины, уклоняясь от сколько-нибудь серьезного разговора. Вместе мы пять лет подряд участвовали в мировом чемпионате, и вот наконец Ирландия победила, впервые в истории, а я не могу никому похвастаться. Сегодня в газете была заметка о нашей победе со смазанной фотографией, я вовремя спрятался за чужими спинами. «Электрические бабки» принесли Ирландии победу». И конечно же упомянут лучший игрок в индивидуальном зачете, тот, кто сделал финальный выигрышный бросок, – то есть я.

Мы играли в «ринг-тоу»: сорок девять шариков выложили в круг диаметром шесть футов. Мишень на три дюйма приподнята и посыпана песком. Шарики можно использовать стеклянные или керамические, диаметром в полдюйма. Две команды по шесть игроков стараются выбить из круга шарики и получают за каждый выбитый шарик одно очко. Кто первый выбьет двадцать пять шариков, тот и выиграл. Наши «Электрические бабки» разгромили американскую команду и стали чемпионами мира. Величайший день в моей жизни после рождения Сабрины. Конечно же я никогда его не забуду.

Как мне сказать об этом Джине? Какие найти слова? Четырнадцать лет я скрывал от тебя свое хобби. Это важная часть моей жизни, но ты о ней ничего не знаешь. И это само по себе предательство, хоть и не измена с другими женщинами, это странно, это скверно: ведь если я скрываю от жены хобби, что еще я способен скрыть от нее? Все зашло слишком далеко, уже не объяснишь, не вернешь. Почему мне показалось легче лгать? Потому что я обещал Хэмишу. Когда десятилетним ребенком я выскальзывал вместе с ним в ночь, это была наша тайна. Тайна, которую мы тщательно скрывали от мамы, – что мы играем на деньги; тайна, которую мы скрывали от игроков, – что я умею играть. И теперь, сам не зная почему, я продолжаю хранить обет молчания, словно из верности Хэмишу, словно это какая-то с ним связь. Из всех родных и близких только мы двое знали, только ты и я, Хэмиш. Но мой Хэмиш умер, а Джина со мной, и я не могу продолжать так до конца жизни. Это меня с ума сведет, уже сводит.

Никогда еще это так сильно не давило на меня. Я должен ей рассказать. Поначалу будет трудно, она не сможет мне доверять, но она и так уже что-то подозревает. Все расскажу ей. Прямо сейчас.

– Я тебе покажу, – предлагаю я, доставая из-за спины сумку, расстегивая ее, руки, не поверите, так и трясутся. А ведь в заключительные минуты самой главной в моей жизни игры пальцы не дрогнули.

– Нет! – остановила она меня, вдруг испугавшись, даже руки перед собой выставила.

Я пытаюсь ей сказать, что она ошибается, это не то, не знаю, что она подумала, но это не то.

– Нет! Раз ты говоришь, что был там, значит, ты был там. – Она с усилием сглатывает. – Через пятнадцать минут соберутся гости. Будь, пожалуйста, готов. – И с тем она меня оставила, молния на сумке расстегнута, кубок сверкает металлом, я отчетливо различаю его – ей стоило только глянуть.

Позднее тем же вечером, снова нацепив маску, смыв пот, угостившись коктейлем из креветок и куриной котлетой по-киевски, перед тем как отведать торт «Павлова» [3] , я отправился на поиски Сабрины и нашел ее на диване – свернулась комочком и плачет.

– Что стряслось, хорошая моя?

– Джон сказал, я выгляжу как шлюха.

Я обхватил ее обеими руками, слезы уже успели смыть излишки косметики.

– Нет, ничего подобного. Никогда ты такой не будешь. Но все это, – я окинул взглядом ее наряд, – это же не ты, лапочка, правда? Помни, – я протолкнул застрявший в горле ком, – всегда помни: нужно оставаться самой собой.

3

 Торт-безе, названный в честь балерины Анны Павловой.

20

Не носить уличную обувь

«Мраморный кот» – стильный паб на Капел-стрит, вывеска в черной рамке, по бокам укреплены флаги Килкенни. Снаружи черная доска с заманчивым перечнем дежурных блюд – овощной суп, черный хлеб «Гиннесс», креветки из Дублинского залива. Приветливый бар, не то что некоторые, норовящие попрочнее захлопнуть двери и ставни, отрезав дневной свет. Пятница, четыре часа дня, еще не набились битком под конец рабочего дня усталые труженики, жаждущие расслабиться и снять перед выходными стресс. Внутри паб разделен на пивную и гостиную зону. Я выбрала гостиную, там спокойнее. Трое мужчин сидят у стойки бара, уткнувшись в кружки, между ними оставлены свободные места – не одна компания, хотя время от времени обмениваются парой слов. Еще двое едят суп с хлебом и говорят о работе. Больше пока никого нет.

Молодой бармен, стоя за стойкой, смотрит по телевизору скачки. Я подошла к стойке, и он переключился на меня.

– Привет, – я не повышала голоса, и ему пришлось шагнуть ближе. – Можно ли поговорить с управляющим? Или с кем-нибудь, кто давно здесь работает?

– Хозяин сегодня тут, в пивной. Сейчас позову.

Он скрылся за дверью, ведущей в пивную, и вернулся через минуту в сопровождении неохватного толстяка.

– Ого, Мраморный Кот собственной персоной! – ожил вдруг один из завсегдатаев у стойки.

– Как дела, Картопля? – Толстяк протянул ему руку.

Огромный, шесть футов с лишним, и поперек себя шире. Окинув взглядом помещение, я догадываюсь, кто он: стены сплошь в фотографиях, кубках, футболках, которые заключены в рамки. А еще – газетные статьи о чемпионатах Ирландии и победах. Нет свободного дюйма. Футболки в черно-желтую полоску, кошачьи, теперь я понимаю, откуда взялось название паба. Хоккеисты из Килкенни зовутся «котами», этот зверь считается самым упорным в драке. Представляю себе, как он продирался с клюшкой сквозь заслон противников, в ту пору в хоккей на траве играли без шлемов и защиты, чистый физический напор. Человек – или кот – из мрамора. Он склоняется, опираясь на стойку, чтобы сравняться со мной ростом, но даже так намного меня выше. Локти раздвинуты на полированной стойке, ноги вросли в землю – разбуди его ночью, он займет эту позицию.