Игра в ножички
Шрифт:
– Впрочем, – он вернул стакан под горлышко, – пусть будет налито.
Поворачиваясь к Валентине, я заметил, что она оценивающе и устало смотрит на мужа.
Издалека донесся странный глухой звук, как будто кто-то с уханьем колотил по земле.
– На том берегу ведь лес? Кто в нем водится? – спросила Алена.
– Да всего понемногу. Лоси бывают, кабаны. В основном утки в тростнике и гуси на луга садятся. Зайцев зимой стреляем, – ответил Алексей.
– А твоя живность как, плодится? – спросил Карен.
– Конечно, плодится. Тимофей приглядывает. А Надежда его
Алексей подбросил в огонь полено, продолжил.
– А Тимофей, муж ее – инженер. Эскалаторы проектировал. Потом все это никому не нужно стало, дешевле покупать. Подрабатывал, где мог. А в десятых полтинник стукнуло, никому не нужен. Ко мне в блог написал, давай, мол, буду продукцию в город возить, продавать. Так и познакомились. А чего возить, кому надо – сами приезжают. Так и осели. Живут сами и дочерей в городе подкармливают.
– А много с вами на ферме людей работает? – спросила Алена.
Я оценил ее тонкую лесть. Она сказала не "у вас", не "на вас", а "с вами". Подчеркнула его пастырскую миссию.
Не я один был такой умный. Валентина со своего места тоже все слышала и усмехнулась:
– Обрати внимание, Алексей, "с вами"!
Алексей, впрочем, нисколько не смутился. Он продолжал колдовать над следующей порцией рыбы и ответил коротко.
– Четверо.
– И Ахмет здесь? – спросил Карен, – надо бы с него набросок сделать, очень уж характерный разрез глаз у него.
– Ахмет в этом году на том берегу сам землю арендовал. Уже и построился. С урожаем, правда, помогал. Но в следующем году нужно будет кого-то еще нанимать.
– Сложно людей найти? – спросила Алена, – нам все фермеры пишут, что главная проблема на селе – люди.
– Да что об этом говорить. Правда, конечно, – Алексей замолчал, как будто эта тема его совсем не интересовала.
А Алена напористо, методично, продолжала:
– Нам пишут, что местное население безнадежно, генетически испорчено – у них с целевыми установками по жизни все перевернуто. Деньги – сразу водка. Ни родителей, ни детей, никого не стыдятся.
– Ну, да. В этом смысле с бывшими городскими проще. У них или Большой Драматический театр, или на худой конец тур по Европе – путеводная звезда. Ради этого и с коровами, и с утками могут поладить.
– А вот у нас, у людей гор, все не так!
Карен поджал ноги и подался к огню, продолжил:
– У нас старики – это самое последнее слово, истина в самой последней инстанции. Наверное, это от того, что люди горы видят с детства. Глаза открывают, и сразу – горы. А гора – это иносказательно – авторитет. Кто уважает горы, тот уважает авторитет, и сам имеет авторитет.
– Но все-таки их взрывают, – сказал я, чтобы поддержать разговор.
– Куски откалывают, – покачал головой Карен, – только куски, маленькие такие кусочки. Из космоса не видать.
– Может, кто-нибудь скажет что-нибудь хорошее про ужин? – сказала Валентина.
Как истинный директор она удобно полулежала, постелив на камни теплую куртку, и поглядывала на нас немного со стороны.
– У меня первый в жизни такой прекрасный вечер, – сказала Алена.
Я знаю, что бывала она и в Италии, и в Испании, и где только не бывала со своими подружками, но слова прозвучали искренне. А она еще и продолжила.
– И у меня есть небольшой подарок принимающей стороне, вам, Алексей, – Алена встала и достала из заднего кармана джинсов махонький мешочек, завязанный красной ленточкой.
Она протянула руку над огнем и передала мешочек Алексею. Тот тоже встал, чтобы принять подарок, потом снова сел, развязал бантик и вытряхнул на ладонь нечто матово блеснувшее.
Валентина, сменившая позу, чтобы лучше видеть, восхищенно цокнула языком
– Симпатичная штучка!
– Исключительно симпатичная штучка! – поддержал ее Карен, но если Валентина смотрела на ладонь Алексея, то Карен сначала бросил быстрый взгляд в сторону Алены.
На ладони Алексея лежала крохотная, с рублевую монету в диаметре, репка. В ее крутых боках красной точкой горел костер.
– Серебро? – спросил Карен.
– Несомненно, – подтвердила Валентина.
– Неважно, – сказала Алена, довольная произведенным эффектом.
– Но почему репка? – спросил Карен.
– Я прочитала, что вы их коллекционируете, и вот – случайно увидела. – Алена обращалась к Алексею.
Алена была на высоте. То ли с сожалением, то ли с каким-то запоздало зарождающимся азартом я подумал, что, может быть, лет через десять, я буду гордиться, что имел случай вытирать ей спину. Станет она главредом какого-нибудь глянца, или канала. А я знаю, где у нее родинка!
– Вот как! – воскликнул Карен, – а я почему-то думал, что ты коллекционируешь клинки!
– Коллекция репки? Или репок? Это что-то новенькое, расскажи, – попросила Валентина.
– Ну… – начал Алексей, но тут овчарки разом поднялись и повернули острые морды в сторону берега.
Мы тоже повернулись в ту же сторону, ничем в этой ночи не отличаясь от своих древнейших друзей, может только тем, что приобретаем и теряем мы в неожиданных встречах больше, чем они.
Сначала из темноты донесся шорох сминаемой осоки, потом невнятное бормотание и в неверном свете от костра появилась фигура сутулого тощего мужика, одетого в сильно испачканные брюки и порванную на плече куртку. К мокрым сапогам человека прилипли листья и стебли травы. Овчарки негромко зарычали и направились в сторону пришедшего. Остановились в нескольких метрах от него, заняв позиции в темноте.
Алексей поднялся и пошел навстречу.
– Петр, снова?
– Не могу я, Алексей Михалыч, прости. Не могу.
– Какой раз?
– Ну, прости, к тебе пришел.
– Ладно.
Алексей вернулся к нам, деловито посмотрел на огонь,
– Подбросить надо, я скоро. Карен, не давай гостям скучать.
Они ушли в сторону дома. Алексей шел впереди, сзади плелась фигура незнакомца. Овчарки бежали позади, иногда отвлекаясь, чтобы обнюхать какую-нибудь кочку или куст.
– Это тот самый Петр, что стихи в прошлый раз читал? – спросила Валентина, обращаясь к Карену.