Игра в ножички
Шрифт:
– Похоже, он.
– Так сдал за год! Невероятно!
Валентина поднялась, чтобы положить себе новую порцию рыбы. Вопросительно посмотрела на нас с Аленой. Я с готовностью протянул свою тарелку, Алена свою. Карен снова провел бутылкой по-над стаканами.
Поставив бутылку попрочней на землю, он взял свой стакан. По тому, как Карен обвел взглядом нас троих, я понял, что будет тост в кавказском стиле. И не ошибся.
– Этот визит ночного гостя, духа, так сказать, русской ночи, – Карен повел рукой в сторону ушедших, – дает возможность вспомнить одну старинную притчу. Вот она: однажды один хороший человек, но страстный курильщик, попал в рай. И захотел там
А суть этой притчи такова: у каждого в глубине живет страсть. Иногда горит, иногда шипит, как змея или паровой котел. И хотя без страсти жить невозможно, да, сладкая? – Карен подмигнул Валентине, – но давайте держать ее в ежовых рукавицах интеллекта.
Поднимаю тост за интеллект! За журналистику… и за арт-бизнес!
Мы чокнулись и выпили. Я подумал, что тост получился за высокую журналистку – Алену, и высокую мадам-директора, поскольку в росте Валентина не уступала Алене. Хотел об этом сказать, но не успел.
– Карен, а что ты имеешь против русской ночи, – спросила Валентина. – Ты что, полагаешь, что Петр – это и есть упомянутый тобой дух. Этот несчастный выпивший человек, которого не пускает в дом жена?
– Извините, никого не хотел обидеть, но справедливости ради должен сказать, что в горах из темноты может появиться только исключительно трезвый человек. Может быть, опасный, но трезвый. Там просто пьяный ходить не может – пропасть справа, пропасть слева.
– Отбор, эволюция, – сказал я.
– Коллега меня понимает, – ответил Карен.
Валентина зевнула, элегантно прикрыв ладонью рот. Может быть, она и хотела продолжить дискуссию, но Алена, которая этих заумей слышала столько, что фильтровала их автоматически, уцепилась за фактуру.
– А что это за Петр? Расскажите о нем.
Валентина то ли усмехнулась, то ли поморщилась:
– Пошлая история. Жил неплохой паренек. Закончил педагогический институт – в то время это давало отсрочку от армии. Потом полтора года лейтенантом. Научился выпивать. Вернулся в родной город. Пошел работать учителем. Стал директором школы. Познакомился с дамой, во всех отношениях его превосходящей, вроде из торговли. Ремонтировал школу. То ли попался на откате, то ли подставили его. Ушел из директоров. Отсидел недолго. Вернулся в родной городок. Работы нет. Супруга в грош не ставит. Устроили по знакомству в ту же школу – учителем труда, мастером на все-про все. А куда от выпивки – руки-то ничем не заняты, а голова – у Карена есть такая картина: мужики за столом с запрокинутыми назад под девяносто градусов головами – легко превращается в воронку. Вот и льет в эту воронку все подряд. А как жена пьяного из дома выставит, она еще, говорят, пользуется успехом, он побродит, помается и к Алексею приходит.
– Зачем? – спросил я.
– Ночлег. Участие. Алексей строг. Но не гонит.
– Да и Петр не один такой, бедолага, – вставил Карен. – Я помню, когда мы впервые сюда приехали, четыре года назад, мужики частенько приезжали. Кто на лодке, кто на тракторе – мед привозили, один раз чужую корову привели. Думали, богатый барин приехал, любит всех без разбору.
– Ну, с тех пор Алексей изменился. Немногословным стал. А раньше – душа компании. Помнишь, как вы с ним турниры по тостам устраивали? Удивительно, как не спились. Женились вовремя! – Валентина покачала головой.
– Ну и Палыч появился, – сказал Карен. – Он всех просеивает, через него мало кому пробраться удается. Такого дурня на себя может напустить, особенно, когда за топор хватается, или за ружье.
– Это тот как бы леший возле реки? – спросила Алена.
– Он самый, но он не только у реки, он вообще везде. Вам с ним нужно получше познакомится, без него здесь ничего не понять. Это – как обратная сторона луны. Или как донышко у бутылки, – Карен разлил остатки из бутылки с красным сургучом, – донышко видно только у пустой бутылки.
– Ну и полную бутылку можно перевернуть, – сказал я.
– Так, коллега, поступают только дилетанты, – ответил Карен.
Из темноты вынырнули овчарки, а через пару минут подошел и сам Алексей, принес охапку свежих поленьев. Пару сразу бросил в костер. Взметнулся сноп искр, Алена отшатнулась, спасая свои локоны, а Валентина только прикрылась ладонью – ее ковбойская шляпа оберегала волосы. Подумав об этом, я подумал и о том, что в таком своеобразном наряде деловая леди, очевидно, прячет не только волосы, но и что-то тайное в себе. Или, наоборот, показывает, что тайна присутствует – ищите. Завтра при свете нужно будет сфотографировать ее без шляпы. Поставить на берегу. И хорошо бы туман.
– В котором часу здесь туман? – спросил я.
– Утром. Петухов услышите, и вставайте, – сказал Алексей.
– Удивительно, – сказала Валентина. Вот идет человек, и по походке сразу видно, кто идет. Мужчина, мужик или мужичек.
– Дорогая, выражайся художественно, – шутливо вставил Карен, – под рыцарем конь гарцует, мужик землю толкает, а мужичка волоком тащат.
– Можно и так, Каренчик. Я вот о чем: что первично: походка или суть человека. Что кем или кто чем управляет?
– Это моему разуму неподвластно. Я – художник. Я только навешиваю ярлыки.
– А я думала, что ярлыки навешиваем мы, журналисты, – сказала Алена.
– Наши с коллегой, – Карен вежливо наклонил голову в мою сторону, – живут дольше. И они не обсуждаются.
Я почему-то преисполнился уважением к Карену. Если бы не он, про меня бы совсем забыли. Так всегда было с Аленой, она никогда не думала о коллегах.
– Вот, кстати, о мужиках, – Карен взял в руки нож, который Алена в самом начале вытащила из кармана чужой куртки. – На ноже гравировка: "Мужики победили, а нам, отцы-командиры, хана. Атаман Антонов". Что это значит?
– Это уже история, – ответил Алексей. – Мне этот нож один профессор подарил, дальний родственник. Суть в том, что советская власть, как известно, в своих отношениях с крестьянами встретилась с трудностями. Точнее, с жестоким сопротивлением. Никто не хотел ни зерно, ни скот отдавать, ни потом в колхозы скучиваться. А братья Антоновы были небогатыми помещиками, военными в прошлом. Организовали из крестьян практически регулярную армию, и красным было с ними тяжело. Пока не пришел Тухачевский, который сменил тактику – вместо лобовых атак разбросал среди крестьян листовки, в которых обещал прощение, и кучу кучную всяких благ от советской власти, и награду пообещал за головы братьев. Крестьяне к тому времени устали воевать, кто-то поверил, кто-то струсил. В общем, предали братьев. И вот, говорят, когда один из них прочитал листовку Тухачевского, он и выразился так о судьбе своей и других командиров, которых крестьяне в своем искреннем первоначальном уважении называли отцами.