Игра в расшибного
Шрифт:
Решение было принято, и Антон Мельников тут же накарябал записку завхозу базы и отослал Вовку с Валеркой готовить лодку.
— Правильно, нужно торопиться, — засобирался и Толик Семёнов, протягивая для прощания руку Котьке. — Завтра же переговорю в порту с капитанами. В любой момент они тебя вывезут в Астрахань. Половишь воблу, а там глядишь, всё и уладится.
— До чего же я, братцы, вас всех люблю! — растрогался Костя, а когда остались вдвоём с Кузьмичём, посетовал: — Я чувствую, конец нашему дворовому братству приходит. Сегодня Гунькина оторвали, завтра другие в новые
— Када ещё будет? — вздохнул Фролов. — Ты лучше о себе думай.
— Я о себе и думаю. Разве можно создать что-то подобное на лестничной клетке или в подъезде пятиэтажки? Опять же: Бурана где поселить? Он ведь не приучен в квартире хвостом махать.
— Дурила ты, Котька! Иди манатки собирай, отчаливать пора.
— Нет, ты скажи: будешь приезжать ко мне в гости? Или на третий день дорогу забудешь?
— Что взялся мне душу на кулак мотать? Или у самого ливер дрожит?
— Угадал, чёрт старый! — сдержанно засмеялся Костя. — Дрожит!
— От чего? Всё ж продумали.
— От того, что убей — не понимаю, от кого и почему бежать должен?
— Лучше лишний раз пригнуться, чем единожды по башке получить, — отрубил Кузьмич, и чтобы окончить пустой спор, кликнул Людмилу.
Уже в полной темноте они подошли к берегу. Ориентиром служил голос Володьки:
По Курской, Казанской железной дороге Построили дачи — живут там как боги… На всё я готов — на разбой и насилье, — И бью я жидов — и спасаю Россию!— Семён Яковлевич за такие слова по шее может накостылять, — хихикая, проговорила Милка.
— Гляди под ноги, здесь проволока, — поддерживал её под руку Костя. — Семён Яковлевич обыкновенный советский еврей. А жиды советскую власть ненавидят.
— Ты сам говорил, что они её устанавливали.
— Правильно, в этом вся и мутотень. Правда, получилось маненько не так, как им хотелось. Русский мужик хоть и крепок задним умом, а постепенно до всего сам допрёт, и никому не удастся его в быдло превратить.
— И откуда ты всё знаешь?
— «Тараса Бульбу» читать надо. Гоголь на тыщу лет вперёд, нас дураков, просветил.
— Я помню: «Нет уз святее товарищества!».
— По-о-мнит она, — фыркнул Котька. — Да эту речь старого Тараса каждый русский должен знать назубок, как раньше знали «Отче наш».
— От брехун, — прыснула Милка и крепче прижалась к Косте. — Вернёшься, я по книжке проверю, как ты знаешь. — И тут же зашептала: — Мне чё сказать тебе сегодня надо.
Карякин остановился:
— Говори, а то вон — лодка-то.
Людмила молчала, опустив голову. Собиралась с духом. Костя, словно чувствуя серьёзность намерений Милки, не торопил её.
— Чего застряли? — крикнули им из гулянки. — Не намилуетесь никак!?
— Идём, — неохотно отозвался Котька. Поощряя Людмилу, он погладил её по волосам, легонько дёрнул за косу. — Чего у тебя стряслось?
— У
— Вот те раз, а я к бабушке собралась! — поначалу растерялся Котька, но волна неизведанных, более, чем радостных чувств, окатила его, и он схватил Милку за руки. — Чего же ты молчала? Это же меняет всё дело.
— Я не понимаю, о чём ты?
— Мне нельзя уезжать. Я не хочу, чтобы мой ребёнок родился без отца.
Его искреннее волнение передалось и ей. Дрожащим голосом она произнесла:
— Это ещё будет не скоро.
— Я не о том. У него должен быть законный отец. Понимаешь? Завтра же понесём заявление в загс. — Он потянул Милку к воде, поближе к лодке. — Вот огорошила! Вот обрадовала!
— Я смотрю, вы не очень-то торопитесь, — вышел им навстречу Вовка.
— А мы вообще никуда не торопимся, — Котька в нескольких словах объяснил ситуацию. — Не гоже мне теперь бегать. Эка силища во мне всклокотала. Перед ребёнком своим не осрамлюсь!
— Да, ребята, с вами не соскучишься, — подошел к ним Валерка. — А может, вы и правы. Чего нам с оглядкой по своей земле ходить. Или мы не русские?!
Он как бы обнял, а на самом деле сгрудил своими ручищами всех троих в кучу и неожиданно предложил:
— Поехали на острова. Разожжём костерок. Дыхнём дымку. Картошечки испечём. Поехали, братцы!
— Я — «за!», а как чета Корякиных? — пытаясь освободиться от лап брательника, пропыхтел Володька.
— А почему — «нет!», — обрадовалась Людмила возможности не расставаться с Костей. Она всё ещё не верила, что судьба уже распорядилась по иному, и никого провожать не надо. — В городе после грозы ночью маята одна. А на воде — терпимо.
— Мы тебе, королева, в гуляне постелим. Выспишься на свежем воздухе! А с утречка ушицы похлебаешь. Уж это я тебе обещаю, — Валерка потихонечку подвигал всех к лодке. — Прошу на борт нашего корабля!
«Надо бы Кузьмича позвать. Что-то на душе за него неспокойно», — подумал Котька, но весело затарахтел мотор, качнулись слани под ногами, и он плюхнулся на скамью рядом с Милкой, которая тут же крепко обхватила его за плечи.
Котька набрал полную грудь воздуха и с явным облегчением шумно выдохнул. «Я же говорил, — решил он, — что-то должно кончиться в моей жизни. А что-то начаться! Как при игре в расшибного: срубил тяжёлой битой кон, а потом не жалей, молоти дальше! Но уж ежели выиграл, второй раз судьбу не испытывай. Жизнь однова, и начинать её с нового листа — пустые хлопоты».
Удивляясь себе, он широко расставил руки и громко запел:
Из-за острова на стрежень, На простор речной волны…Волга, как умная матушка, смиренно приняла его песню, и слова её удало зазвенели в ночной тишине. И только где-то далеко, множась эхом, они устало шлёпались в воду и тонули в тёмных волнах. Волга забирала то, что принадлежало ей по праву.