Игрушки дома Баллантайн
Шрифт:
— Женщины, — с презрением цедит он. — Они чересчур мягкие и бесформенные. Как тряпье. И стремятся превратить в тряпки всех, с кем имеют дело. Отец тоже размяк из-за матери, за что и поплатился. Женщины… Они вызывают желание мять, скручивать, придавать форму, твердость. Жаль, у некоторых слишком хрупкие кости.
Он обходит кресло, в котором сидит Брендон, кладет руки ему на плечи, склоняется, почти касаясь виска губами, и шепчет:
— С тобой я так никогда не поступлю, ангел мой.
Брендон поднимает руку и гладит Байрона Баллантайна по щеке. Его глаза все так же закрыты, на лице — тень равнодушия.
Иногда
Городом правят закон и порядок, говорит Байрон. Это не так. Нью-Кройдоном вот уже восемь лет правит страх. С тех самых пор, как сменивший во главе кукольной империи Алистера сын жестоко подавил бунт против механических работников. Кукол из зачинщиков беспорядков он создавал собственноручно. И далеко не все эти люди были мертвы к моменту переделки.
Теперь, отчаявшись выбить кукол со своих рабочих мест, люди хватаются за любую вакансию, требующую большего, чем могут механизмы. Нью-Кройдон расцветает обновленными фасадами, фонтанами, новыми зданиями трех вокзалов, линиями монорельса-надземки. Становятся популярными изделия ручной работы, ремесленникам нет отбоя от учеников. В Нью-Кройдон охотно едут туристы и любители приморского отдыха. И никто из приезжих не задумывается, что стоит за всем этим лоском.
Фабрика Баллантайна получает заказ за заказом. Встает проблема: неоткуда взять столько мертвых тел. По просьбе Байрона собирается совет Нью-Кройдона, результат долгих дискуссий — ужесточение меры наказания преступникам. Число приговоренных к смерти или к «принудительной механизации» растет. Но и это не решает проблему, и Байрон переходит на создание полностью механических кукол. Брендон работает над усовершенствованием «аппарата восприятия»: программирует кукольные души, проводит месяцы над созданием перфокарт. С преподавания амслена его снял еще Алистер, направив деятельность Брендона в иное русло.
«Работай, компаньон. Это единственный способ сохранить видимость того, что ты нужен», — сказал Алистер. Он надеялся, что в делах Брендон забудет Абби.
Брендон помнит. Вот уже тридцать первый год помнит все, как будто это случилось вчера. Ему проще забыть собственное имя.
Он опускается в траву на берегу Фармингтона и смотрит на детей, играющих в бадминтон с гувернантками. Волан легко порхает от ракетки к ракетке — быстрый и светлый, как электрическая искра. Рядом носится рыжий спаниель, лает весело. Брендон срывает травинку, пробует стебелек на вкус. И замечает заинтересованный взгляд юной девушки, сидящей на скамье с книгой. Брендон отвечает ей легким наклоном головы и вежливой улыбкой. Пока на нем перчатки и шейный платок, никто не видит в нем куклу. В такие моменты можно позволить себе побыть просто молодым человеком лет двадцати, среднего роста, подтянутым, с серыми глазами и светло-русыми волосами.
Девушка мгновенно краснеет и смущенно утыкается в книгу. Брендон тоже отворачивается, пряча улыбку. Он научился ценить такие мгновения. Их в его жизни очень мало.
Брендону нравится быть просто прохожим. Человеком
Когда Байрон дома, Брендон вынужден находиться рядом с ним постоянно. Сыну Алистера Баллантайна опасно перечить. Металлические суставы Брендона отлично проводят электрический ток, а плоть по-прежнему чувствительна к боли.
— Ангел мой, у меня прекрасные новости!
Брендон подходит к Байрону и поправляет выбившиеся из-под хирургической шапочки длинные темные пряди. Байрон откладывает ранорасширитель в сторону, берет пилу для ампутаций и снова склоняется над распростертым на мраморном столе телом. Кажется, это была женщина.
— Ты слушаешь меня, конечно? Так вот. Император заказал мне механическую армию. Десять тысяч солдат, Брендон!
В цинковый таз на полу падают ошметки плоти. Брендон старается смотреть в стену перед собой. Сколько лет уже он присутствует при работе Байрона, а привыкнуть никак не может.
— Душа моя, что-то ты неважно выглядишь, — хмурится Байрон. — Ты же так сладко спал ночью, что с тобой?
Он кладет пилу на стол, снимает резиновую перчатку и гладит Брендона по щеке. От трупного запаха Брендона мутит, он судорожно сглатывает.
«Байрон, мне тяжело здесь», — жестикулирует он.
— Бедняга. Напоминает о том, каким ты был, да?
Брендон молчит, смотрит в стену. Байрон отступает в сторону, делает приглашающий жест:
— Иди сюда, ангел мой. Я расскажу тебе, что именно делала моя бабка с твоим телом. Встань рядом, я сказал! Смотри сюда! — Его тон резко меняется на спокойный и повествовательный: — Начнем с брюшной полости…
Три часа спустя Брендону разрешено покинуть лабораторию. Он медленно поднимается на второй этаж и не может отделаться от ощущения, что он сам только что поднялся с залитого кровью мраморного стола. Выпотрошенный, пустой, мертвее мертвого.
Раньше он говорил Байрону, что ему не нравится, что тот творит. Байрон улыбался, обнимал его и произносил покаянно, как в детстве: «Прости меня, мой ангел. Я больше так не буду». Баллантайну эти спектакли доставляли удовольствие. Прошло несколько лет, и вместо лживых извинений Брендон начал получать язвительные упреки в трусости. «Ангел мой, а не из бабской ли плоти тебя собрала Кэрол?»
Брендон запирает дверь в своей комнате, сдирает с себя одежду. Трупный запах мерещится ему всюду, от него хочется пятиться, бить себя по лицу, стараясь избавиться, как от морока. Брендон распахивает окно, задевает кипу листов, лежащую на подоконнике. Ветер врывается в комнату, швыряет в лицо исчерканные страницы с формулами и схемами. В воздухе наконец-то появляется другой запах: будет дождь.