Игрушки дома Баллантайн
Шрифт:
— Много жертв?
— Тысячи.
— Господи…
— Сейчас в городе тихо и пусто. Кто смог отбиться, спрятались. Хиггс загубил мальчишек из корпуса. Бросил на улицы всех, кто старше четырнадцати. Из сотни живы семнадцать. Как Ло?
Элеонор пожимает плечами.
— Она проснулась. Я пыталась говорить с ней, но наручники мешают. И со мной она не хочет разговаривать.
— Я пойду к ней. Через два часа мне надо быть на Лайон-стрит. Император велел взять Баллантайна живым. Перерожденные стягиваются к дому сенатора. Кажется, он решил ими закрыться,
— Не нужно, дорогой. Я уверена: у него множество дел посерьезнее. А я просто устала.
Раттлер понимающе кивает и идет в маленькую каморку, отведенную его семье под спальню. Долорес лежит на боку, съежившись под одеялом.
— Ло, это я.
Она вздрагивает, пытается подняться. Генерал помогает ей сесть, смотрит в лицо. Дочь глядит на него глазами побитой собаки. Раттлера от ее взгляда окатывает стыдом.
— Погоди минуту, малышка. Я тебя освобожу. Только запру дверь, — виновато говорит он.
Повернуть ключ в дверном замке, затем отомкнуть наручники. Долорес расправляет плечи, морщится от секундной боли и бросается отцу на шею.
— Тише, родная, задушишь, — невесело шутит генерал. — Я тебя люблю, малышка. Все будет хорошо. Самое страшное уже позади.
Девушка усаживается напротив него, плачет без слез, жестикулирует быстро и отчаянно: «Папа, я все помню. Мне страшно. Я хотела вас убить, папа! Я не владела собой! Папа, мне так плохо…»
— Ло, не плачь. В том, что случилось, нет твоей вины. Ни капли, милая. Тот, кто сделал это с тобой, за все ответит.
«Мама меня боится…»
Ладонь Уильяма Раттлера гладит спутанные волосы дочери. Девушка хватает отца за руку, порывисто целует пальцы.
«Папа, прости меня! Убей меня, пожалуйста! Я боюсь, что это снова случится», — умоляет она.
— Долорес, ни слова больше, — хмурится генерал. — Не смей себя винить. Послушай внимательно. Без меня — ни шагу за эту дверь. Ни с кем, кроме меня и мамы, не заговаривай.
«Что там происходит?»
— Я потом все тебе объясню, малышка. И запомни: что бы ни случилось — я тебя не брошу. Сейчас я уйду и оставлю тебя с мамой. А когда вернусь, все будет хорошо.
«Куда ты уходишь, папа?»
Генерал видит в ее глазах свое отражение — белый, как лунь, небритый, взлохмаченный. Улыбается, привлекает дочь к себе, прячет в объятьях.
— Ты — мое сердце. Сердце Нью-Кройдона, сердце империи. И за тебя, малышка, сегодня будут стоять четыре полка, морской и воздушный флот.
Долорес мягко отстраняется, смотрит на него с ужасом.
«Папа, там что — война?»
— Скорее, попытка революции, милая.
«Я в тебя верю. Ты всегда меня спасал. И спасешь на этот раз нас всех».
Генерал встает, одергивает мундир.
— Я ухожу, Ло. Жди меня и не покидай этой комнаты. Мать запрет тебя снаружи, если что-то нужно — стучи.
«Возвращайся с победой, папа», — просит девушка и целует его в щеку, привстав на цыпочки.
Ровно к девяти вечера генерал
— Перерожденные стоят плотным заслоном, сэр. На передовой — женщины. Как показала воздушная разведка, огнестрельное оружие есть только у тех, кто находится ближе всех к особняку Баллантайнов. В доме занавешены все окна, со вчерашнего дня никакого движения. Наши лучшие стрелки заняли позиции здесь, здесь и вот здесь, — указывает адъютант на ближайшие к особняку дома на плане. — Один драгунский полк подошел со стороны Северна, второй…
— Будем пробиваться к воротам, — распоряжается главнокомандующий, не дослушав адъютанта. — Танк и три бронемашины. Полкам не атаковать без приказа. Держать оцепление, по возможности оттеснять перерожденных с дороги. Еще раз напоминаю: сенатор Баллантайн нужен Его Императорскому Величеству живым. По местам, господа. Приступаем.
На Лайон-стрит медленно выползает танк. Под траками тяжелой машины дробятся камни мостовой. Солдаты оцепления расступаются, пропуская технику. Главнокомандующий едет во втором бронемобиле, ему не видно, что делается впереди. Но он уверен в одном: нью-кройдонские куклы не сойдут с места.
— Перерожденные Нью-Кройдона! — несется из громкоговорителя с висящего над толпой дирижабля. — Немедленно расступитесь, дайте дорогу технике! Не вынуждайте нас применять силу! Разойдитесь!
Колонна останавливается, Раттлер напряженно ждет.
— Сэр, — обращается к нему сидящий рядом карабинер. — Почему они не расходятся? Неужели ни один из них не боится? Там же женщины, и дети тоже есть…
— Они под действием приказа, лейтенант. Это сильнее страха.
Утекают в никуда минуты. Ничего не меняется. Раттлер ждет, когда полковник Стивенс, командующий операцией, отдаст распоряжение.
— Перерожденные Нью-Кройдона! Расступитесь! Дайте дорогу технике!..
Машина трогается с места и медленно ползет вперед. И Раттлер с ужасом понимает, что под колесами — тела. Словно против своей воли, генерал смотрит в узкие окна-бойницы. Он видит лица перерожденных и понимает, насколько чудовищна сила, что удерживает этих мужчин и женщин на месте. «Стивенс, почему ты не приказал просто оттеснить их с дороги?» — думает генерал.
Техника останавливается у ворот особняка. Водитель бронемашины с тревогой наблюдает за происходящим.
— Господин Раттлер, можно высаживаться, — неуверенно говорит он. — Экипаж первой машины пошел.
Они высаживаются. Под ноги Раттлер старается не смотреть. Рядом молодой лейтенант сквозь зубы сыплет проклятьями. Генерал проталкивается через плотную неподвижную толпу кукол. Танк двигается вперед, выдавливает ворота. Со своего места Раттлер видит одинокую фигуру в темных одеждах, стоящую на ступенях парадного крыльца.
— Взять живым, — напоминает генерал. — И будьте начеку.
«Что-то не так», — хочется сказать ему, но он не имеет права сомневаться.