Игры марионеток
Шрифт:
Посмеиваясь над забавной коллизией, которая приключилась однажды на пустынном лунном шоссе, поздней ночью первого мая 2001 года.
Такая была иллюзия.
Проблема, однако, заключалась еще и в том, что жить иллюзиями он совершенно не умел.
Сергей Макеев был одним из самых молодых — а, пожалуй, что и самым молодым — независимым телевизионным продюсером, умудрившимся в двадцать два года получить на первом канале, государственного телевидения СССР эфирное время под собственную программу.
Задиристую и зубастую.
Тогдашнее
В ту пору он учился на последнем курсе факультета журналистки, подрабатывал сразу в нескольких газетах, и всегда «выбивал» себе аккредитации на массовые номенклатурные сборища, будь то открытие очередной сессии Верховного Совета СССР или торжественный концерт в ГЦКЗ («Россия», посвященный дню металлурга.
Провинциал, приехавший из северной глубинки, завоевывать Москву — разумеется, одним махом и всю без остатка — он был напорист, и абсолютно свободен от интеллигентских комплексов на тему «не удобно» или «не так поймут».
К тому же, обладал, по собственному выражению, водонепроницаемой, огнеупорной и пуленепробиваемой шкурой, которая, действительно, позволяла легко переживать весьма щекотливые моменты.
Он собственноручно накропал довольно нескладную, но исполненную пафоса бумагу, в которой убеждал всех, к кому она была обращена — а обращена она была к самому широкому кругу лиц: от секретарей ЦК ВЛКСМ до председателя Гостелерадио СССР — в необходимости создания яркой молодежной программы на первом канале.
Причем, создаваться передача должна была непременно руками самой же молодежи и под ее, молодежи, талантливым руководством.
В этом, собственно, и заключался весь новаторский пафос.
В конце концов, эфир ему дали.
Концепцию утвердили.
И позволили привести с собой группу старшекурсников для ее воплощения в жизнь, а вернее — на экран.
Правда, никто не знал, что произошло это небывалое по своему демократизму, событие, после того, как к шефу молодежной редакции, как-то вечером, и вроде бы случайно, на огонек, заглянул один из заместителей председателя Гостелерадио.
Человек тихий, неприметный, всегда безукоризненно вежливый.
Ни для кого не было секретом, что на телевидение он был откомандирован из другой, очень серьезной организации для осуществления постоянного ненавязчивого контроля, так сказать, изнутри.
Все знали так же, что не плечах вежливого зампреда невидимо присутствуют генеральские погоны.
Единственное, чего никто не знал точно, и что становилось предметом постоянных дискуссий: каким именно генералом был этот милый человек — генерал-майором или же генерал-лейтенантом.
В тот вечер, тихим, бесцветным голосом, ласково помаргивая круглыми веселыми
Идея, как выяснилось, генералу импонировала.
Более того, предвосхищала то, что он со товарищи собирался предложить для внедрения на канале.
— Суть очень проста. — пояснил генерал. — Нужен гудок.
Обычный паровозный гудок, пронзительный и немного пугающий.
Но без паровоза. Однако, это поймут не сразу. Сначала будут слушать, пугаться, к тому же, будет выходить пар, что, как известно, время от времени, необходимо. Станут, замирая, ждать появления поезда, долго будут ждать — ведь гудок паровоза слышен издалека. Ну, как, ясна идея?
Шеф «молодежки» был толковым парнем, идею поймал на лету.
— И не беспокойся, старик, — заверил его на прощанье маленький генерал, — наверху — и у нас, и в ЦК я вопрос проговорил, добро получено. Но есть мнение, что лучше, если первым «сломаешься» ты. В смысле поддержишь этого… Макеева. Тебе это как-то сподручнее. Согласен?
Через неделю шеф «молодежки» в очередной раз атакованный неистовым Макеевым, обречено махнул рукой:
Подведешь ты меня под монастырь, но… черт с тобой. Давай бумагу — пойду по начальству! Только имей в виду, главное в нашем деле — умеренность.
Программа вышла в эфир через два месяца.
Никакой умеренности не было и в помине.
Запретные темы.
Отчаянно смелые журналистские расследования.
Молодые, до неприличия, оголтелые мальчишки и девчонки несли с экрана первого, самого державного телевизионного канала такое, что бывалые диссидентские волки просили своих суровых, прокуренных жен ущипнуть их побольнее.
Поверили все.
Раз в неделю, в 23 часа по московском времени страна припадала к телевизорам.
Передача, шла в прямом эфире и, следовательно, без купюр.
Таково было начало.
Оно, безусловно, было блестящим, но истинно звездный час ждал Сергея Макеева впереди — близился август 1991 года.
Утро девятнадцатого августа было солнечным, но прохладным.
Макеев, который был по — провинциальному прижимист, чтобы ездить на такси, и еще недостаточно богат, чтобы купить себе машину, в «Останкино» добирался на троллейбусе.
По утрам он периодически засыпал в тряском слоне, и к разговорам пассажиров не прислушивался. Иначе наверняка расслышал бы тревожный шепоток сограждан и дикое, применительно к собственной стране, словосочетание «государственный переворот».
Десантников, взявших в кольцо комплекс телецентра, Сергей увидел в окно троллейбуса, когда тот уже подошел к остановке.
В грудной клетке сразу разлился легкий холодок.
Это было верным признаком волнения, которое неизменно охватывало его в преддверии какого-то судьбоносного — как принято говорить — события.