Игры Немезиды
Шрифт:
— Свободны.
Когда Баббадж закрыла за собой дверь, он повернулся к монитору системы. Новое сообщение поступило от Кортасара. Кожа у капитана пошла мурашками. С тех пор как астеры спустили курок, ручной умник Дуарте рассылал все больше сообщений. Энтузиазм ученого нервировал Советера. Характер этого человека никак не укладывался в рамки нормы, а его радость от предстоящего на новой станции Лакония отдавала предвкушением сексуального удовольствия.
Однако долг есть долг. Бросив браслетик Баббадж в утилизатор, капитан открыл сообщение. Кортасар то ли слишком придвинулся к камере, то ли нарочно из каких–то соображений предпочел чуть выйти из фокуса. Его широкий подбородок и тонкие черные волосы были вроде бы ничем не примечательны. Советер потер ладони, словно бессознательно умывал руки.
«Капитан Советер, — заговорил этот странный человечек. — Рад сообщить, что образец доставлен в целости. Благодарю, что вы взяли на себя заботу о нем после его освобождения. Однако я в отчаянии от известия, что флот отстает от графика».
— На несколько дней за месяцы, — буркнул Советер себе и экрану. — Нагоним.
«Вам, конечно, известно, что и ресурсы, и время до подчинения артефакта у нас ограничены. Чтобы исправить этот нежелательный факт, исследовательская группа выработала планы и спецификации некоторых модификаций „Баркейта", переназначенного быть вместилищем артефакта. Часть этих работ ваш технический персонал может начать уже сейчас. Разумеется, если возникнут вопросы, я в вашем распоряжении. Кортасар, конец связи».
Экран переключился па технические рисунки. Их оказалось более чем достаточно, чтобы и капитана привести в отчаяние. Все артефакты чуждой технологии были известны под именем протомолекулы, хотя запущенный издалека набор микрочастиц–вирусов для перестройки жизни был лишь одним из инструментов среди множества. И если Кортасар верно интерпретировал сверхсекретные данные с зондов марсианского флота, то, что они нашли, окажется гораздо проще приручить и использовать в интересах человечества.
И все же изменения, которых Кортасар требовал от «Баркейта», выглядели неприятно органическими. Дело было не столько в установке шлюза новой модели, сколько во вживлении колоссального протеза.
«Это начало чего–то совсем нового и мощного, и если хорошие люди не решатся взять власть в свои руки, ее возьмут дурные», — сказал им адмирал Дуарте в ночь, когда капитана Советера принимали в круг. Это было верно тогда и осталось верным сейчас. Капитан включил камеру, пригладил волосы и начал запись:
— Сообщение получил. Планы немедленно передам техникам. Если возникнут проблемы — свяжусь.
Кратко, по делу, без лишних слов и без грубости. Профессионально. Он надеялся, что это будет принято за профессионализм. На всякий случай пересмотрев запись и поразмыслив, не заменить ли слово «проблемы» на «вопросы», он решил, что придает этому слишком большое значение. Едва Советер отправил сообщение, система пискнула.
«Капитан, „Медина" дала пропуск».
— Неужели, мистер Когома? Как они добры! И как же разрешилась ситуация с потерянным грузом?
«Грузовик идет на стыковку со станцией, сэр».
Что ж, будет у головастиков еще один корабль. Знай «Тореадор», куда ветер дует, он бы рванул обратно к той нищей планетке, откуда явился, и постарался бы как–нибудь обойтись без этой посылки. Но пока Свободный Флот будет заглатывать корабли, будет морить колонии голодом. Ослаблять их. Пока астеры додумаются, что ведут арьергардные бои с самой историей, Дуарте выйдет на позиции.
«Война, — размышлял Советер, перебираясь в командную рубку, — давно ведется не за обладание территориями. Работа военных — разделять врагов. Не одно поколение мелкие войны в Поясе велись не за контроль над станцией Веста или Церера, не за какой–нибудь плавающий в безграничном пространстве пузырек с провизией. Речь всегда шла единственно о том, чтобы ни АВП, ни иная сила среди астеров не стала организованной. Так было, пока времена не переменились, пока не появилась точка приложения организованной силы. Свободный Флот возник бы десятки лет назад — если б позволили такие, как Дуарте. Теперь, когда астеры наконец им обзавелись, им предстоит убедиться, насколько этот флот бесполезен. Его единственная задача — на несколько лет оттянуть на себя силы Земли и того, что осталось от Марса. А потом… Награда отважным — право стоять у руля истории».
В рубке все оказалось в порядке. Все вахтенные лежали в амортизаторах, дисплеи были протерты, панели управления блестели. «Баркейт» прибудет на станцию Лакония в парадной форме, словно только что с Марса. И без всяких браслетиков. Капитан подтянулся к командному посту и пристегнулся в кресле.
— Мистер Тейлор, стартовое предупреждение. Мистер Когома, уведомите флот и «Медину», что мы приступаем.
— Сэр, — обратился к нему офицер с оружейного поста, — позвольте открыть порты орудий?
— Ожидаются боевые действия, мистер Кюн?
— Не ожидаются, сэр. Избыточная предосторожность.
Кюн тоже не доверял головастикам. Разумно. Банда гангстеров и ковбоев, вообразивших, что у кого стволы, за теми и власть. Советер не ожидал, что Свободный Флот так скоро решится заступить дорогу Дуарте, но астеры глупы и импульсивны. Не следует ожидать от дилетантов решений, какие принял бы профессионал.
— Разрешаю. И предупредите заодно пост ОТО. Мистер Когома, прошу рекомендовать тот же образ действий флоту.
— Есть, сэр, — отозвался Когома.
Прозвучала сирена, и Советера на несколько секунд прижало к креслу. Переход через кольцо Лаконии был коротким. Пространство между кольцами после простора настоящего, открытого вакуума вызвало клаустрофобию. И оно было темным. Беззвездным. Чокнутые физики твердили, что за кольцами нет пространства. Что пузырь, в котором они существуют, ограничен не барьером, а чем–то более основательным, чего капитан и вообразить не мог. Да и не пытался.
Врата Лаконии приближались, за ними уверенно и ясно горели звезды. По мере движения их становилось больше. Дюзовые следы авангарда флота при проходе через кольцо вспыхивали ярче. По ту сторону — новые созвездия. Галактика будет видна под другим углом, а это совсем новое небо.
— Подходим к кольцу, сэр, — доложила навигатор Келлер. — Проход через три… два…
Келлер рассыпалась. Нет, не так. Келлер осталась на месте, сидела, где сидела. Но стала облаком. Все они стали облаками. Советер поднял руку. Он видел все: границы своих пальцев, пространство между атомами, вихри и токи своей крови. Он видел молекулы воздуха — азот, кислород, углекислый газ плясали, сталкивались, загораживая глубочайшую пустоту между ними. Пронизывающий все вакуум.
«У меня удар, — подумал капитан. И еще: — Нет, беда с чем-то другим».