Игры Немезиды
Шрифт:
— Стены трескаются, — не дослушав, завопил Амос. — Сейчас рухнут.
Возможно, он и не обманывал.
Замок щелкнул, дверь со скрежетом отъехала на несколько сантиметров и застряла. В щель заглянула охранница. В тусклом аварийном освещении она казалась серым силуэтом, но страх на ее лице был заметен и так. За ее спиной стоял еще кто–то, но его Амос не рассмотрел.
— Простите, сэр, — сказала она, — этот корпус…
Амос навалился плечом на дверь — не открыв, но и не позволяя закрыть.
— В режиме изоляции, понятно, — перебил он. — Но тут такое дело — нам требуется эвакуация.
— Невозможно, сэр. Это…
— И не только нам, — продолжал Амос, — но и вам. Вам тоже надо отсюда выбираться. Не огорчайте меня, не говорите, что мечтаете умереть на посту.
Охранница облизнула губы. Стрельнула глазами вправо. Амос подыскивал новые доводы, чтобы убедить ее окончательно, но ничего лучшего не придумал, как врезать ей в челюсть и пробиваться к выходу в надежде, что не пристрелят остальные. Он уже отводил руку, когда Кларисса тронула его за плечо.
— У вас кто–то остался наверху? — спросила она. — Друзья, родные?
Взгляд тюремщицы уставился мимо них. Куда–то. На кого-то. Туда, где кто–то, быть может, погиб, и тело еще не остыло.
— Я не могу… нельзя сейчас об этом думать.
— Правила тюремного содержания говорят, что вы несете ответственность за жизнь и здоровье вверенных вам заключенных, — сказала Кларисса. — Вас не накажут за помощь в эвакуации. Наоборот, объявят героиней.
Женщина тяжело дышала, словно делала тяжелую физическую работу. Амосу приходилось видеть, как люди так напрягаются, попав в трудное положение, но сам он этого не понимал. Кларисса мягко отодвинула его в сторону и склонилась к тюремщице.
— Если вас здесь похоронит заживо, вы не поможете в спасательных работах наверху. — Девушка говорила мягко, словно извинялась. — А удары могут повториться. И стены могут рухнуть. Эвакуация — не позор.
Женщина сглотнула.
Кларисса придвинулась к ней и почти прошептала:
— Здесь с нами посетитель.
Охранница пробормотала что–то неуловимое для Амоса и обернулась через плечо.
— Помоги с этой чертовой дверью, Салливан. Раму помяло, а нам надо вытащить треклятого гостя. Моррис, если ублюдок только попробует что–нибудь отмочить, не жалей его. Понял, тварь? Одно неверное движение, и тебя прикончат.
Смех, ответивший ей из коридора, звучал угрозой. Амос с Клариссой попятились. Еще две руки вцепились в створку двери и потянули ее назад.
— Безопасность посетителя? Неужели именно это ее проняло? — удивился Амос.
Кларисса пожала плечами.
— Ей нужно было оправдать себя. Хотя ты — тот еще фрукт!
— Ну еще бы. Хотя меня мало кто ценит но достоинству.
Дверь, взвизгнув, открылась наполовину и застряла уже намертво. Разрушения в коридоре еще больше бросались в глаза. Посередине тянулась продольная трещина, один ее край сантиметра на четыре был ниже другого. Воздух казался более спертым, чем раньше. Амосу ужасно захотелось проверить систему регенерации. Может, как раз с ней что–то и случилось. Тридцать с лишним метров под землей — это очень похоже на вакуум. Если их всерьез завалило, нехватка воздуха станет проблемой.
Еще один заключенный — Конечек — стоял на коленях, а второй охранник — Моррис — с трех шагов целился ему в затылок из пистолета незнакомой Амосу модели, если это вообще был пистолет. Лицо заключенного с левой стороны раздулось, как после боксерского поединка с очень медлительным рефери. Итак: конвоирша, еще двое тюремщиков, Персик и этот тип.
Конечек взглянул на него из–под длинной, стальной от седины челки и кивнул, склонив голову едва на миллиметр. Амос ощутил приятную волну в теле: расслабились плечи, потеплело под ложечкой. Грязи будет немало, но насилия такого масштаба он не понимал.
— Новый план, — объявила сопровождающая. — Этих заключенных и гостя эвакуируем на поверхность.
Охранник, справившийся с дверью — Сулейман?.. или Салливан?.. как–то так его звали — обладал крутым бычьим загривком и единственной черной бровью на оба глаза. Тот, что держал оружие, — Моррис — был тоньше и старше, у него пахло изо рта и не хватало сустава на левом мизинце.
— А не лучше ли загнать заключенных в карцер, а потом уже уходить? Мне будет куда спокойнее без этих долбаных психов за спиной.
— Персик идет со мной, — сообщил Амос, широко поводя плечами. — Без разговоров.
— Вам не помешают лишние руки разгребать мусор, — сказал Конечек.
Это он недавно смеялся в коридоре. Невинные с виду слова несли в себе не меньше угрозы, но остальные ее как будто не расслышали. Амос задумался почему.
— Лифты не работают, так что поднимаемся по лестнице, — сказала сопровождающая. — Уходим отсюда. Запереть их можно будет наверху.
— А вдруг там радиация? — спросил мускулистый охранник.
Амос почти убедил себя, что его зовут Салливан.
— Радиация бывает от бомб, идиот, — прорычал Конечек.
— Рона? Не запросить ли для начала капитана? — предложил Моррис.
Он не отводил взгляда от затылка Конечека, что говорило о том, что дело он знает, — отметил Амос и отложил эту информацию на потом.
— Капитан не отвечает, — сказала Рона, конвоирша. Голос ее звучал сдавленно — она зажимала в себе панику. Остальные промолчали так, что Амос догадался: этого они не знали. — Идем к лестнице. Моррис, ты впереди, потом заключенные, я и Салли. Вам придется идти последним, сэр.
— Я с ними, — сказал Амос.
— Не доверяешь мне подружку? — проворчал Конечек.
— А то ж, — ухмыльнулся Амос.
— Двигаемся, — приказала Рона, — пока не пошли вторичные толчки.
Любопытная штука — страх. Амос видел его в каждом охраннике, хоть и не взялся бы сказать как. Может, страх проявлялся в том, как Моррис оглядывался через плечо. Или как Рона с Салливаном шли в ногу, словно шифруя тайный сговор в длине шагов. Персик выглядела сосредоточенной и пустой, но она всегда была такой. Шедший слева от Амоса Конечек выпятил бороду и всеми силами строил из себя злодея — это могло показаться смешным, если не знать, что его нервная система перестроена для насилия. Такие парни всю жизнь живут в страхе, пока их не растопчут в лепешку. Про себя Амос не мог сказать наверняка, боится он или нет. Не знал, как это понять. Еще он не знал, будут ли новые удары, но тут от него ничего не зависело.