Игры Немезиды
Шрифт:
— Эй–эй–эй, с ума–то не сходи, а? Парень нам еще нужен.
— Подхожу к четвертому уровню, — крикнул Конечек. — Уже виден свет наверху. И ветер слышен. Еще немного!
Салливан лежал в грязи, противоестественно подогнув под себя ноги, как тряпичная кукла. В кулаке он еще сжимал пистолет. Желтый сигнал на рукояти говорил, что патроны кончились. Салливан жил, пока был полезен, а потом Конечек его убил.
Подонок даже не дождался, пока все поднимутся наверх.
— Он поскользнулся, — сказал Амос. — Беда, но такое бывает. Не делай глупостей.
Рона скрипела зубами от ярости и страха. Амос улыбнулся и покивал ей, припоминая, что такие жесты обычно успокаивают людей. Он не понял, подействовали его старания или нет.
— Кто–нибудь помогать собирается? — прокричал Конечек. — Или я все сам должен делать?
— Бери Морриса, — сказала Кларисса. — С двумя пистолетами. Один для металла, другой для защиты. Мы сделали ошибку, но она не повторится.
— А тебя тут что, посадить без охраны? — заспорил Моррис. — Нет, без охраны никто не останется.
— Я о ней позабочусь, — вставил Амос, но тюремщик его не слушал.
— Все полезут наверх, — решила Рона. — Все. И при первом угрожающем движении, богом клянусь, я перестреляю всех.
— Я посетитель тюрьмы, — напомнил Амос.
Рона подбородком указала на трап.
— Полезай.
И они, рука за руку, полезли в темноту. Десять метров вверх, может, двенадцать. Первым — Моррис, за ним Кларисса, потом Амос. Последней шла Рона, засунувшая фонарик за пояс, чтобы рукой можно было выхватить пистолет. Конечек, звеня, ругаясь и подвывая от натуги, освободил следующий участок трапа. С высоты еще капала черная жижа, и все под ней становилось скользким. Амос даже подумал, что Салливан и в самом деле мог поскользнуться, и тут же хихикнул про себя — тихонько, чтобы никто не услышал. Конечек качнулся в сторону, пропуская Морриса. Прозвучали еще два выстрела, и мужчины наверху снова поменялись местами. Амос задумался, рассчитаны ли эти скобы на двойной вес. Впрочем, пока они не гнулись — уже хорошо. Он потратил немало времени, разглядывая щиколотки Клариссы, поскольку глядеть больше было не на что. Икры девушки истончились от атрофии, бледную кожу покрывала грязь. Когда ноги у нее задрожали, Амос это заметил. На сломанную руку Кларисса не жаловалась.
— Ты в порядке, Персик?
— Нормально, — отозвалась она. — Просто начинаю уставать.
— Держись, помидорка, — подбодрил он. — Мы почти на месте.
Шахта над ними сокращалась. Не видно было ни кабины лифта, ни ее охранника — только серый квадрат и вой ветра. Раз, когда до верха оставалось еще четыре или пять метров, Рона всхлипнула внизу — но только один раз. Амос не стал спрашивать, в чем дело.
А потом Конечек выбрался наверх, и Моррис подтянулся за ним. Шел черный дождь, и капли становились все холоднее. Кларисса уже дрожала всем телом, трепетала, словно ее вот–вот унесет куда–то ветром.
— Ты справишься, Персик.
— Знаю, — сказала она, — Знаю, что справлюсь.
Она выползла на край, за ней была очередь Амоса. Шахта открывалась на ровную площадку, словно выметенную рукой бога. Надземная часть здания исчезла, остались разбросанные по голому полю обломки бетона и досок. Ограждения тоже как не бывало. Стволы деревьев на горизонте торчали неровной щетиной. Куда ни глянь — только земля и мусор. Под темным низким небом с края на край мира перевернутыми волнами катились облака. Ветер, бивший с востока, пропах чем–то смутно знакомым. Примерно так Амосу представлялось покинутое поле боя — только здесь было хуже.
— Давай! — Рона толкнула его в ляжку.
И тут Конечек вдруг взревел, а Морис вскрикнул. Выстрел раздался, когда Амос уже выбрался на край и подтянул под себя ноги. Конечек приподнял Морриса над землей. Голова охранника бессильно свесилась на словно бескостной шее. Все было ясно. Кларисса валялась под ногами седого преступника.
На долю секунды взгляд Амоса сцепился со взглядом Конечека. Амос различил в его глазах примитивное, животное удовольствие. Радость школьника, прижигающего муравьев увеличительным стеклом. Нечеловечески быстро Конечек бросил мертвеца и ринулся вперед, впиваясь пятками в скользкую грязь. Амос обманул его ожидания, шагнув навстречу и основательно пнул под ребра. Но Конечек мгновенно ударил его локтем в ухо, и мир вокруг Амоса завертелся. Механик споткнулся, позволив противнику ухватить его за пояс и за плечо. Он почувствовал, что взлетает вверх, заглянул в шахту и увидел разинувшую рот Рону. Лететь в черную пустоту было долго. Мелькнула мысль, встретит ли его внизу Лидия. Вряд ли встретит — но для последней мысли неплохо.
Ударил выстрел. Конечек пошатнулся, и Амос, вывернувшись из его ослабевшей хватки, упал назад и сильно ударился. Кларисса лежала поверх трупа Морриса, двумя руками сжимая кисть мертвеца и снова наводя его пистолет. Из груди Конечека лилась кровь. Броситься на девушку он не успел — рука Роны, вытянувшись над краем шахты, ухватила его за лодыжку. Конечек молниеносно ответил пинком, Рона взвизгнула, но к тому времени Амос уже был на ногах. Он согнул колени, смещая вниз центр тяжести. Мир все еще вращался, полагаться на среднее ухо не приходилось, но Амос много лет провел в свободном падении. Ему не впервой было плевать на головокружение.
Короткий пинок в пах, возможно, кастрировал Конечека. Седой отступил на шаг, выкатив глаза. Удивляться ему пришлось не больше десятой доли секунды, пока он не провалился в шахту. Одной проблемой стало меньше.
Амос сел и принялся растирать пострадавшее ухо. Рона выползала на свет — вернее, в блеклый полумрак. Она плакала, медленно вбирая в себя картину опустошения, ужасаясь и не веря своим глазам. Она хлопала себя ладонями по бокам — так дети изображают пингвина. Ее отчаяние могло показаться смешным, не будь оно таким искренним. Когда у человека отбирают всё, ему причитается хотя бы достоинство.
— Где же все? — выкрикнула она сквозь вой ветра, словно ждала от кого–то ответа. И поникла. — О господи… Эсми.
Кларисса перекатилась на спину, раскинув руки под грязным дождем и пристроив голову на мертвое тело, как на подушку. Глаза она закрыла, но грудь поднималась и опускалась. Амос прищурился на Рону.
— Эсми? Она из ваших людей?
Женщина кивнула, не глядя на него.
— Ага, — протянул Амос. — Слушай, если хочешь ее поискать, я не против.
— Заключенная… я обязана.
— Ничего, за Персиком я пригляжу. Пока ты не вернешься, понимаешь ли.
Женщина ни на мгновение не задумалась об абсурдности его предложения. Она, шатаясь, направилась к поднимавшемуся на горизонте пригорку. Она не вернется. Никто не вернется. Некуда здесь возвращаться.
Кларисса уже открыла глаза. Амос наблюдал, как губы ее раздвигаются в улыбке, как она поднимает мокрые руки, чтобы пальцами расчесать волосы. В ее смехе прозвучало наслаждение.
— Ветер, — проговорила девушка. — Ах ты, боже мой, я думала, никогда уже не почувствую ветра. Не верила, что выберусь наружу. Как тут красиво!