Игры Немезиды
Шрифт:
— Твоя работа, — сказала она.
— Он сделал мне подарок, — сказал Филип. — Покрытие-невидимка на метеоритах. Я вел группу, которая его добыла. Без меня ничего бы не получилось.
Он хвастался. В прищуре глаз, в напряжении губ сквозило, как ему хочется произвести впечатление. Добиться похвалы.
Что–то похожее на ярость обожгло Наоми изнутри. Репортер на экране перечислял гуманитарные миссии и религиозные группы. Тех, кто пытался помочь пострадавшим. Как будто на планете остались люди, не нуждавшиеся в помощи.
— Он и со мной так обошелся, — сказала Наоми и, увидев вопрос на его лице, пояснила: — Твой отец. Он и мои руки выпачкал в крови. Сделал соучастницей убийства. Считал, наверное, что так мной будет проще управлять.
Напрасно она это сказала. Мальчик съежился, замкнулся в себе, как прячется в раковину присыпанная солью улитка. Новости переключились на другое. Счет погибших и пропавших на Земле перевалил за двести миллионов. Камбуз ликовал.
— Ты поэтому сбежала? — спросил Филип. — Не справилась с работой?
Наоми долго молчала.
— Да.
— Тогда хорошо, что ты ушла, — ответил Филип.
Она уверяла себя, что мальчик так не думает. Что он сказал это только для того, чтобы сделать ей больно. И сделал. Но сильнее боли оказалась грусть о том, кем мог бы стать ее малыш — и не стал. О сыне, который был бы у нее, сложись все по–другому. Но она оставила сына в руках чудовища, и зараза пошла дальше. Семья чудовищ: отец, мать и сын.
Эта мысль помогла.
— Они на меня давили, — произнесла она. — Все, кто умер из–за меня. Я хотела уйти. Сказала ему, что никого не выдам, если он позволит мне взять тебя и уйти. Но он вместо этого отобрал тебя. Сказал, что я веду себя как сумасшедшая и он боится оставить меня с тобой. Так что если кого и предали, это меня.
— Знаю, — бросил, как плюнул, Филип. — Он мне рассказывал.
— И мне пришлось бы продолжать. Снова и снова убивать для него людей. Я и это попробовала. Пыталась задавить себя. Пыталась отстраниться — мол, пусть умирают. Он говорил, что я пыталась покончить с собой?
— Да, — сказал Филип.
Ей следовало остановиться. Нельзя было взваливать все это на него. На мальчика. На ее мальчика, помогавшего убить целый мир.
Господи, ей все еще хотелось его защитить. Как глупо! Он теперь убийца. Он должен знать.
— Это произошло в шлюзе на Церере. Я запустила шлюзование. Мне оставалось только выйти в открывшийся люк. Шлюз был старый, крашенный голубым и серым. И пах яблочной отдушкой. Что–то там случилось с воздуховодом. В общем, я это сделала. Запустила открытие. Только станция установила там защиту от дурака, а я и не знала. Ну, — она пожала плечами, — тогда я поняла.
— Что поняла?
— Что мне тебя не спасти. Так или иначе ты остался бы без матери. В любом варианте.
— Не всякий может быть солдатом, — сказал Филип.
Он хотел ее уколоть, только Наоми уже не чувствовала боли.
— Единственное, что каждый вправе сделать с чужой жизнью, — это уйти из нее. Я взяла бы тебя с собой, если б могла. Но я не могла. Я бы осталась, если бы могла. Но я не могла. Я бы спасла тебя, если б могла.
— Меня не от чего было спасать.
— Ты только что убил четверть миллиона человек, — напомнила она. — Кто–то должен был удержать тебя.
Филип встал, двигаясь как деревянный. На миг она увидела, каким он станет мужчиной. И каким был мальчиком. В глубине его глаз стояла боль. Не такая, как у нее. Его боль — это его боль, ей оставалось только надеяться, что он сумеет ее почувствовать. Что научится хотя бы жалеть.
— Прежде чем убивать себя, — сказала она, — найди меня.
Он отшатнулся, как от крика.
— Кон кве мне делать такую глупость? Сой но трус, я.
— Когда до этого дойдет, — повторила она, — найди меня. Ничего нельзя вернуть, но я помогу тебе, если сумею.
— Ты для меня мерд, нута [14] , — бросил Филип и быстро отошел.
На нее смотрели — или притворялись, что не смотрят. Наоми тряхнула головой. Пусть глазеют, ей уже все равно. Даже не больно. В сердце было просторно, сухо и пусто, как в пустыне. Впервые с той минуты на Тихо, когда она приняла вызов Марко, Наоми мыслила ясно.
14
Дерьмо (фр.), шлюха (исп.).
Она не вспоминала о Сине, пока тот не заговорил:
— Резкие слова, чтобы услышать их в великий день.
— Такова жизнь, — ответила она.
А подумала: «Для него это не великий день».
В ее памяти звучали слова Марко: «Чтобы класс угнетателей тебя услышал, приходится говорить на его языке. Не только слова, но и произношение». Впрочем, он пока еще ничего не сказал. Ни на каком языке. Она не знает его планов. Вероятно, они неизвестны никому, кроме самого Марко.
Как бы то ни было, его великие замыслы еще не исполнились.
Глава 26
Амос
Салливан умер на пятнадцатом метре шахты.
План, если можно так выразиться, состоял в том, чтобы открыть дверь лифтовой шахты, подняться на уровень и его тоже вскрыть. Каждый уровень должен был становиться опорной площадкой для перехода на следующий, а к тому времени, как они добрались бы до застрявшей на самом верху кабины, у них уже накопился бы опыт, позволяющий ее обойти, или удалось бы дозваться оставшегося внутри охранника, чтобы тот их пропустил. Так или иначе проблемы они собирались решать по мере возникновения.
На то, чтобы открыть первые двери, ушел час. После отключения системы они по умолчанию переходили в режим «заперто» и к тому же были куда основательнее обычных лифтовых дверей. В конце концов пришлось Амосу, Салливану и Моррису налечь на одну створку, а модификанту Конечеку — на другую, только тогда удалось раздвинуть их настолько, чтобы пролезть. Земля за это время вздрагивала дважды, причем во второй раз сильнее: чертова мантия звенела как колокол. Амоса начинала мучить жажда, однако он не видел смысла о ней говорить.