Игры с призраком. Кон второй.
Шрифт:
Мои? — встрепенулась Халена. Спало наваждение, улетучилось и только горечь внутри, тоска одиночества, и странная боль, даже не в сердце — вне его, вне тела — то ли в душе, то ли в душах: ее и тех, кто остался за чертой воспоминаний.
Девушка с трудом сдержала стон, готовый сорваться с губ и улететь в небо: где вы? Как вы без меня? Слегка потерла лицо ладонью — прочь тоска! Не время, не место.
Почему именно сейчас впредверьи серьезных событий, памяти вдруг хозяйку озадачить вздумалось? О другом сейчас думать нужно…а оно отчего-то не кажется настолько важным, чтоб и минуту на раздумье о нем тратить. Мужи вокруг и дело их правое. Жалеть их не след, а себя тем более. Ума и сноровки хватит — выживет, а нет… одного, двух ворогов с собой к Моране возьмет и то не зря пожила. А ежели Морану бояться, то стоило ль рождаться?
Халена огляделась, пытаясь в сумраке опустившейся ночи разглядеть силуэты воинов. Владко слева под ель маскируется. Не знала б, что он в пяти шагах от нее, вряд ли б узрела. Радалюб справа — и его во тьме не различишь.
Интересно, оставили ли Светозар да Купала позади отряд заслона, на тот случай, если сквозь зубья гребенки все ж просочится кто из степняков? Да, наверняка. Стратеги они знатные и тактики неплохие.
Ладно, дальше ждем. Не заснуть бы вновь…
Миролюб присматривался к Халене, стоящей впереди, и мерещилось ему, что дремлет воительница яки в повалуше: голова-то вниз клонится, того и гляди, грянет с коня сонная.
Эко ж ей спокойно — подивился парень: ему б той беззаботности толику.
Во истину душа чистая, страхов да тревог не имает. Все-то ей ладно. И границу меж жизнью и смертью пересечь, что через овражек перепрыгнуть — стоит ли за то переживать?
Оно и понятно, Богам правда ведома, а с ней и покой живет — оттого ни сердцу, ни душе маята не знакома, и сон, что пух, легок, и жизнь — что сон, и смерть — что жизнь. А что еще надобно?
Филин ухнул три раза. `Странная птица, арифметике обученная', - сквозь сон подумала Халена и мгновенно проснулась от осознания, что не зря птица ровно три раза ухает. Знак это и не иначе Светозаровичей.
Девушка дала себе минуту, чтоб прийти в себя, стряхнуть остатки дремотной вялости — напрягла каждую мышцу, к себе прислушалась и зорко вокруг поглядывать принялась, ожидая гостей непрошенных. А темно-то как — своих бы в такой мрак не посечь.
И словно по заказу тучи на небе разошлись, звезды открылись и большой диск ночного светила, залил лес своим приглушенным светом. А следом неясный шорох раздался, словно зверек какой в кустах шебуршит. Пара минут напряженного ожидания и Халена увидела того `зверька'.
На поляну, округ которой стояла рать мирян, въехал каурый рысак, неся низкорослого крепыша.
Филин перед Халеной ухнул — Борун ответный знак Светозаровичам подал: видим ворога, примем. И руку, в кулак сжатую, вверх вскинул — приготовиться. Но хоть бы вздох по рядам прошел, хоть бы ветерком кто шевельнулся — тихо, словно не видели знака, не ведали о вороге, что уже крадется сквозь ночную мглу леса.
Халена усмехнулась, поглядывая на степняка, осторожно, еле слышно пробирающегося через траву — первый — разведка, не иначе. Правильно, рано за рукояти мечей хвататься. Один неосторожный вздох и вспугнется гость незваный и остальных всполошит. Не получится засады.
Девушка замерла, напряженно всматриваясь в очертания растительности на той стороне поляны — наверняка и другие там ждут. И точно, как первый прошел поляну, еще трое выглянули, словно тени от стволов отделились. И еще, и еще. Поплыли тихо, медленно — смотришь, и вовсе не люди — оборотни или призраки. И планы подстать!
Рука сама вскинулась за мечом и зависла в воздухе — ох, рано.
А цепь степняков все гуще и ближе. Вот уже один, второй мимо прошли, не заметив поджидающих их мирян. И потекли, как вода меж пальцев, меж рядами воинов. Видны были лица широкоскулые, смуглые и волосы, в хвосты на затылке скрученные, шапки с хвостами лохматыми, и оружие, что за спинами рукоятями торчало — сабли кривые, в чеканных ножнах и кожаных, кинжалы на поясах, джиды, полные стрел.
Степняки текли мимо мирян, не замечая их, что немало удивляло Халену. Она все ждала — когда? Боялась гулким стуком своего сердца выдать остальных. И вдруг за спиной раздался характерный звук разрубающей воздух стали, хлюп и хруст — чье-то тело упало в кусты, ломая ветки. И началось. Меч Боруна сверкнул, рассекая полумрак ночи, следом пошли клинки из ножен мирян. Халена выхватила свой и полоснула без раздумий проходящего мимо нее степняка. Тот был молод и толком не понял, что случилось, а уже падал на траву. Еще взмах, еще, и слева раздался приглушенный вскрик, за спиной — стон. В ушах забилась музыка боя, жадные ноты жаждущей стали, встречающей вражье тело, и жаркое жужжанье стрел, и жалкое ржание испуганных лошадей, и крики, что сами рвутся из горла в моменты стремления то ли к смерти, то ли к вечной жизни после нее.
Степняки, надо отдать им должное, встречали смерть с честью, пощады не просили, бились молча и решительно, и все же внезапное нападение мирян, изрядно подорвало их силы и уверенность. Более сотни положили гридни в легкую, фактически не получив никакого сопротивления. И это лишь на фланге Полесских.
Однако живые степняки были неплохими воинами — бились остервенело, жестко, с хитростью — обманывая, норовя со спины зайти, от прямого удара мастерски уходя. Чуяли правду — не выпустят их и сдавали свои жизни подороже, стараясь по рукоять обмыть свои голодные сабли.
Халена рубилась сначала одной рукой, а потом, перехватив саблю падающего с коня степняка, принялась бить ворогов с двух рук, и что вокруг делается, старалась не упустить, посматривала — как остальные, дюжат ли? Слева Усаня в самой гуще шагловитых и добро их вразумляет, обманки чуя, не подступишься. А и то — муж он крепкий и огромный, сил в нем, что в трех буйволах — сдюжит. А вот Трувояра зажали.
Халена в его сторону принялась прорываться, глаз с парня не спуская: держись, держись — шептали губы, а руки прорезали дорогу клинком. Она и не замечала куда бьет, взмах, толчок, еще взмах, другой, уход в сторону, толчок, взмах — все на автомате. Сталь пела и словно живая, разумная субстанция жила, казалось, отдельно от Халены и все ж с ней, за нее и за тех, кто рядом плечом к плечу — Бочаня, Мерко, Миролюб, Святолюб, Гневомир….
А лес гудел, растревоженный святотатством, и требовал дань кровью и жизнями. И получал виру, и пил мхом да травой кровь, принимал тела, рычал в лица ветром.
К-ха-а! — мимо лица сверкнула сталь. Только успела отпрянуть и автоматически выпад сделать. Пара бегов до Трувояра да не дотянуться — здесь, посреди поляны, самый бой, самое месиво. Кони по телам ступают, ноги бьют, вздыбливают от страха. И жарко, и в ухо какофония звуков бьет — крики, стоны, свист, хлюп.
Халену зажимали — слева, справа по трое. Она уворачивалась как могла, бездумно, на интуиции работая мечом, саблей. Но с левой руки оружие вскоре выбили обманным движением — и ведь чуяла подвох, да поддалась. Гневомир вовремя подоспел, а иначе легла бы мертвяком меж других тел, уже устилавших поляну.