Игрывыгры
Шрифт:
Одобрительный взор еще раз окинул его фигуру, и завуалированный комплимент повторился прямым текстом:
– Другие в твои годы пузо на тележках возят.
«Другие в его годы» вновь резануло по сердцу, но углубляться в тему было противно. И не нужно. В одном случае настроение испортится у него, в другом – у нее, если все окажется не столь плохо, как он себе насочинял.
Жаркое содержимое халатика посторонилось, давая дорогу.
– Пойдем, лечить буду.
– Само заживет, – буркнул Михаил. Он затянул на поясе узел, затем ладони пригладили поредевшую с возрастом шевелюру. Пусть не прынц
– Так и знала, что все вы кобели, – смешливо упало в ответ.
– Не надо продолжать собачью тему, в ответ могу обидеть.
– Меня? Такую хорошую, пригожую и всю из себя замечательную? – Выйдя следом, Жанна по-детски прокрутилась перед ним по комнате. – Не получится.
Девушка остановилась, взгляд полыхнул непредставимым в такой милашке огнем.
– Я ведь не только тявкать, я и кусаться умею, – добавила она с суровой доверительностью.
В это верилось. Было в раскрепощенной проказнице что-то одновременно волчье и лисье. И острые зубки, и хитрые глазки. Связываться с ней глупо и опасно. В то же время, все в ночной квартире подталкивало к по-современному очень логичным, но неправильным действиям. К событиям, которых Михаил не собирался допускать.
– Значит, сам свои раны залижешь, кобель? – бросила Жанна с явным желанием уколоть.
Михаил еще раз осмотрел промытые водой, но не обеззараженные ноющие ранки. И согласился.
– Только быстро.
– Так бы сразу. – Девушка потянулась к уже приготовленному пузырьку перекиси водорода. – Будто я для себя стараюсь. Садись.
Центр гостиной занимал диван, Жанна толкнула Михаила туда, развернула вдоль, сама села ближе к дальней боковине. Его вытянутые ноги разместились на нежных коленях, девушка начала священнодействовать с ранами. От ласковых прикосновений, холодящих, но таких желанных, он таял. И вздрагивал от неожиданно-резких.
– Откуда сбежал на этот раз, герой-любовничек? Мистической мутью зубы больше не заговаривай, я люблю конкретику.
– Из морга, – признался Михаил, душой летая в небесах, ногами находясь в руках у добровольной помощницы, а мыслями стараясь не сорваться.
– Ого. Уверен?
– Или из чего-то похожего. Возможно, из больницы, предназначенной для таких уродов как я.
– Зачем ты так?.. – обиделась девушка за него.
Влажная ваточка почти с любовью промакивала ранки, а пару глубоких порезов залепил бактерицидный пластырь.
– Потому что урод. – Михаил скривился. – Кто еще, оставив долго строившуюся налаженную жизнь, будет пить вусмерть и ночами по чужим квартирам слоняться?
– Значит, ты здесь просто слоняешься? – Жанна сделала попытку сбросить с колен жилистые ноги.
– Прости. – Игривое отталкивание Михаил легко преодолел, ноги водрузились обратно. – Я обобщал.
– Учти, – жестко сказала Жанна, вновь принимаясь изливать волшебную благодать на раненую плоть, – я не общность. Я – частность. Всегда и во всем.
– Разве кто-то сомневается?
– Другое дело. – Девушка решила не заметить его шутливость. – Не хочешь проблем – внимательнее следи за словами и мыслями.
«За словами и мыслями». Хорошо сказано. Именно так, как нужно сейчас.
– Я не хочу проблем, – честно признался Михаил, – их у меня выше крыши в последнее время.
Взгляд упал на окно, где за далеким горизонтом начинало розовато лиловеть.
– Что там за здание, недалеко от лужи, в которой мы познакомились? – Он указал в сторону темного пустыря и корпусов за ним.
Бровки Жанны забавно-серьезно сошлись:
– Мы познакомились не в луже.
– Да, но мы сделали это в ее присутствии.
– Пусть хотя бы так, все не свиньей обозвал. В той стороне действительно находится морг.
– Вот. Именно оттуда мне пришлось делать ноги, пока не разобрали.
– Хочешь сказать, что и в первый раз…
Михаилу оставалось повинно развести руками. Скрывать непричастность к амурным похождениям он не собирался, и если девица что-то навоображала в его отношении – зачем поддерживать в нехороших подозрениях?
– Все, любитель приключений и луж, готово. – Жанна спихнула объект заботы на пол, оставшиеся препараты отправились назад в кожаную аптечку. – Жить будешь. Пока не умрешь.
Потом она небрежно отбросила аптечку и вновь уселась в своем углу дивана, забравшись туда с ногами. Руки обхватили поднятые к груди колени, задумчивое лицо, опущенное подбородком на гладкую коленную чашечку, пристально смотрело на Михаила.
Ему стало не по себе. Не столько от пронизывающего взгляда, ничего прямо не говорящего, но заставляющего нервничать, сколько от выставленных в его сторону открытых белых голеней. Сведенные сверху, книзу они слегка раздваивались, меж разъехавшихся пол халатика темнели дурманящие глубины. Окружающий мир накрыла звенящая в ушах и мозгах тишина, удары пульса били под дых. Странная девушка не только не боялась оставаться наедине с едва знакомым мужчиной, но и разными способами провоцировала его. И если она сейчас что-то надумает…
3
Михаил поднялся, ноги сами привели к окну, лоб уткнулся в стекло. Нет уж. Каждому свое. Кто забывает об этом, кончает в могиле.
В могиле он уже почти побывал. Сбежал на полпути. А насчет остального… Все прямо-таки ведет к чувственно-бесчувственному обрыву, и только шажочек отделяет от пропасти, о последствиях которой для души он, как более взрослый и мудрый, хотя бы догадывается, а эта не умеющая следить за раструбом ножек чаровница, кажется, нет.
Впрочем, чего это он: «не умеющая». Прекрасно умеющая. Она все понимает. И прямо намекает.
Нет, такие игры не для него.
«Или все же..?» – противно зудело голосом невытравливаемого внутреннего бесенка.
«Ну, и на чем же остановились?» – заметался разрываемый мозг.
– Куда-то собираешься? – Михаил смотрел сквозь стекло вниз, на оставленный без присмотра автомобиль.
Довольно дорогой, между прочим. В столице такими все улицы запружены, а здесь счет максимум на десятки, если не на единицы. Особой криминальностью город-трудяга не отличался, но защиту от дурака даже на компьютеры ставят. Кто-то походя может гвоздем поцарапать, или сверху бутылку уронят– случайно или прямой наводкой. Страховка страховкой, а время и нервы будут потеряны, и средство передвижения, в данном случае (вопреки афоризму) одновременно являвшееся роскошью, после ремонта резко потеряет в цене.