Иисус неизвестный
Шрифт:
Когда сошли они с горы (Преображения), встретило Его множество народа. (Лк. 9, 37.)
И вдруг, увидев Его, весь народ удивился (ужаснулся,), и, подбегая (устремляясь) к Нему, приветствовал Его (припадал к Нему, .) (. 9, 15.)
Что в Нем «удивляет» — «ужасает» народ? Кажется, горней славы, Преображения, все еще не сошедший с лица Его свет («лицо Его просияло как солнце», Мт. 17, 2) и жертвенной обреченности новый знак. Там, в Кесарии, видели это, может быть, язычники, — чужие; здесь, в Иудее, увидит Израиль, — свои.
Ce, Агнец Божий, взявший на Себя грех мира. (Ио. 1, 29),
этот пророческий клик снова и по-новому слышится людям по всей великой равнине от Вифавары до Иерихона в эти дни второго крещения уже не водой, а кровью.
Можете ли креститься крещением, которым Я крещусь?..
— Можем. (Мк. 10, 38–39.)
Слишком легок ответ. Но как бы люди ни приходили к Нему, Он не отвергает их:
приходящего ко Мне не изгоню вон. (Ио. 6, 37.)
В эти-то дни и увидели, может быть, люди в лице Его то, что так хорошо изображает «живописец» Лука (9, 51):
когда же наступили дни Его вознесения (отшествия, то устремил Он лицо Свое, на путь в Иерусалим.
Эту новую в Нем «устремленность» видят, может быть, все, и сами за Ним устремляются.
Если то, что врачи называют «чувством вдаль», «телепатией», а все люди — «предчувствием», — странная, как бы не назад, а вперед, не к прошлому, а к будущему обращенная память, — свойственна не только отдельным людям, но и целым народам, даже всему человечеству в его роковые минуты, в «чувстве Конца», «Апокалипсиса», — то восходившие за Иисусом в Иерусалим человеческие множества могли испытывать нечто подобное.
То, что о Мне, приходит к концу (Лк. 22, 37), —
скажет Царь Израиля; то же мог бы сказать в те дни и сам Израиль. Воет и пес к пожару, и бык мычит, идя на бойню; как же было Израилю, а может быть, и всему человечеству конца своего не предчувствовать?
Кровь Его на нас и детях наших (Мт. 27, 25),
— скажет Израиль, и сбудется.
…Камня на камне здесь не останется: все будет разрушено (Мт. 24, 2);
…ce, оставляется вам дом ваш пуст (Мт. 23, 38), —
скажет Царь Израиля, и тоже сбудется. Это, может быть, уже и тогда, на пути в Иерусалим, чувствуют все «чувством вдаль», «телепатией».
…Крещением должен Я креститься, и как Я томлюсь, пока сие совершится. (Лк. 12, 50.)
В это-то смертное «томление», «борение» Свое, «агонию», и вовлекает Он всех, идущих за Ним. Кто за кем идет, кто кого ведет. Он — их или они — Его, этого еще не знают они, не знает, может быть, и Он сам.
Час Голгофы, Искупления, наступает, такой же великий и страшный для всего человечества, как час грехопадения. «То, что о Мне, приходит к концу», — могло бы сказать в те дни и все человечество, потому что вся остальная всемирная история будет только началом Конца.
Будет или не будет совершено на земле величайшее из всех злодеяний — убийство людьми Сына человеческого, Сына Божия; скажут или не скажут люди, как злые виноградари, увидев сына:
это наследник; пойдем, убьем его, и наследство будет наше (Лк. 20, 14),
этого еще не знает Сын; не хочет знать и Отец:
Сына моего возлюбленного пошлю; может быть, увидев Его, постыдятся. (Лк. 20, 12.)
В догмате все ясно, как в таблице умножения, и так же бесстрастно; а в опыте — Страсти Господней и наши, Его «агония» и наша, — «может быть» — до конца мира.
Были же они в пути, восходя в Иерусалим; и шел Иисус впереди них, и, следуя за Ним, ужасались они. (Мк. 10, 32.) [698]
Если человек идет на слишком верную смерть, то это, кажется самоубийством.
Неужели Он убьет Себя? (Ио. 8, 22), —
скажут иудеи, враги Его; то же могли бы сказать и друзья Его, все шедшие тогда за Ним. Вот чему они «ужасаются».
Так же пойдет Он один, впереди всех. Вождь всего человечества, на приступ подоблачной крепости — царства Божия, и так же, следуя за Ним, будет ужасаться все человечество.
698
, «и удивлялись», — вероятно, позднейшая вставка или разночтение — Wrede, Das Messiasgeheimnis, 276.
И, подозвав Двенадцать, начал им опять говорить о том, что будет с Ним: вот, мы восходим в Иерусалим, и Сын Человеческий предан будет первосвященникам и книжникам: и осудят Его на смерть, и предадут язычникам; и поругаются над Ним, и будут бить Его, и оплюют Его, и убьют. (Мк. 10, 32–34).
Но они ничего из этого не поняли; были слова сии сокровенны для них, и они не уразумели сказанного. (Лк. 18, 34.)
А спросить Его боялись. (Мк. 9, 32.)
Как могли бы не понять, если бы слова Его звучали для них в опыте, так же, как для нас — в догмате; если бы не слышалось им в слове «будет»: «а может быть, и не будет»: в слове «должно»: «а может быть, и не должно»? — «Авва Отче! все возможно Тебе; пронеси чашу сию мимо Меня» (Мк. 14, 36), — эта агония Сына и мира, — как звук хрусталя надтреснутого в небесной музыке сфер.
«Следуя за Ним ужасались» — и радовались. Радость и ужас перемежаются в них, как две воздушные струи осеннего вечера, холодная и теплая.
…Думали, что царство Божие откроется сейчас, — немедленно, (Лк. 19, 12.)
Здесь, в конце Блаженной Вести, происходит обратное тому, что в начале: «Царство Божие приблизилось» (Мк. 1, 15), — говорил Он тогда, и люди не верили Ему; царство Божие отдалилось, —
в дальнюю страну пошел человек высокого рода, чтобы, царство получив, возвратиться. (Лк. 19, 12.);
жених полуночный «замедлил» (Мт. 25, 5), — говорит Он теперь, и опять люди не верят Ему, думают, что царство Божие наступит сейчас; жадно тянутся к чаше устами, но поздно: чаша прошла мимо уст.
Снова, как это уже было раз, глупо и жалко спорят о первых местах в Царстве: кому сесть по правую и кому по левую сторону Царя во славе Его (Мк. 10, 35–37). Думают только о себе — о Нем забыли; знают, что идет на крест, но не очень боятся: черной точкой в лучезарном небе Царства кажется им Крест.