Иисус неизвестный
Шрифт:
Между двумя словами — тем: «Сыну человеческому должно пострадать» и этим: «ты Мне соблазн», — не такое же ли «смертное борение», «агония» уже и здесь, в Кесарии, как там, в Гефсимании? Та агония — в молитве, эта — в молчании; но, может быть, и эта не меньше той. Воля человеческая, так же и здесь, как там, раздирается надвое. Точка Страстей Господних, ближайшая к страстям человеческим, — здесь. В этих трех словах, «ты Мне соблазн» — так, как нигде, Сын Божий — Сын человеческий — наш Брат.
Вот где закон волевых раздвоений отмыкает для нас уже в самом Евангелии крепчайшим замком догмата замкнутую дверь — человеческую тайну Страстей Господних.
В исторической подлинности целого ряда свидетельств у Марка, а отчасти и у двух остальных синоптиков, о последнем пути Господнем в Иерусалим лучшая для нас порука — то, что сами свидетели не разрешают и даже как будто не видят слишком явных для нас противоречий. Кажется, Марк, «толмач» Петра, только записывает, что слышит от него, а Петр только вспоминает, что ему запомнилось.
Эти разрозненные, ни между собою, ни со всем окружающим не связанные ничем клочки воспоминаний похожи на рассеянные обломки какого-то неизвестного нам целого или на случайно уцелевшие вехи заглохшего пути. Где начинается путь и как продолжается, мы не видим; видим только, куда ведет, — на Крест. Но если бы мы могли соединить вехи, то, может быть, восстановили бы путь.
Вот первая веха.
После второго Умножения хлебов Иисус, по свидетельству Марка (8, 27), уходит «в селения Кесарии Филипповой», от Израиля — к язычникам, от своих — к чужим. Марк не знает, почему и отчего уходит; знает, может быть, Иоанн. После Вифсаидской вечери, когда народ понял, что Иисус не будет «царем Израиля»; и после Капернаумской утрени, когда, услышав: «Плоть Мою ядущий и кровь Мою пьющий имеет жизнь вечную» (Ио. 6, 54), — народ соблазнился, возроптал: «Какие жестокие слова! кто может это слушать?» (Ио. 6, 60) — «многие из учеников отошли от Него и уже не ходили с Ним» (Ио. 6, 66). Если отошли, отпали от Него ближайшие к Нему ученики, то тем более — весь народ. Это значит: не только Иисус отошел от народа, но и народ — от Иисуса; расхождение между ними, отвержение — взаимное.
Месяцы длится оно. Но после Преображения, открыв ученикам, что «Сыну человеческому должно пострадать», Иисус возвращается к Израилю, идет в Иерусалим
Вышедши оттуда (из Кесарии Филипповой), проходили они через Галилею, —
как бы «крадучись», «тайком», избегая, должно быть, населенных мест: таков именно смысл греческого слова . —
И не хотел (Иисус), чтобы кто-либо узнал Его. (Мк 9, 30.)
Нечто подобное бывало и раньше: в первый уход Его в пределы Тиро-Сидонские, —
вошедши в дом, не хотел, чтобы кто-нибудь узнал Его. (Мк. 7, 24.)
Судя по тому, что, выйдя уже из Галилеи, Он избирает вместо обычного для пасхальных паломников двухдневного пути через Самарию более далекий и трудный путь через пустынные горные дебри Переи, «страны за-Иорданские» (Мк. 10, 1), Иисус и на этом последнем пути скрывается, продолжает идти как бы «крадучись», «тайком», и если учит, то не весь народ, а только учеников, наедине. [696]
Ho вот вдруг меняется все.
Снова сходятся к Нему народные множества, и Он снова учит их, по обыкновению Своему.
696
Dalman, Orte und Wege Jesu, 252–253.
Так у Марка (10, 1), и у Матфея (19, 1–2) так же:
множество народа шло за Ним, и Он исцелил их там, —
в стране за-Иорданской, Перее. Так же, хотя и в ином порядке событий, в IV Евангелии:
снова пошел за Иордан, на то место, где некогда крестил Иоанн, — в Вифавару-Вифанию, где путь из Переи в Иерусалим пересекается Иорданом.
Многие же пришли к Нему (туда) и говорили, что… все, что сказал о Нем Иоанн, было истинно.
И многие там уверовали в Него. (Ио. 10, 40–42.)
Здесь вторая веха пути. Только что Иисус уходил от народа и вот опять идет к нему; только что народ уходил от Иисуса и вот опять возвращается к Нему. Это слишком явное для нас, а для самих свидетелей как будто невидимое противоречие внешне не объяснимо, кажется, ничем, кроме внутреннего противоречия в воле самого Иисуса, а может быть, и в воле народа — действующего в них закона «волевых раздвоений», закона всех агоний: «страх страдания — страсть к страданию».
Что-то произошло между этими двумя вехами пути; что-то в самом Иисусе и в народе изменилось. Что же именно?
Тотчас по исповедании Петра в Кесарии Филипповой: «Ты — Христос, Сын Бога живого», —
начал (Иисус) открывать ученикам Своим, что должно Ему идти в Иерусалим (Мт. 16, 21.);
потому что не бывает, чтобы пророк погиб вне Иерусалима. (Лк. 13, 33.)
Это Он помнит всегда; может быть, и теперь вспоминает. Что Ему Иерусалим?
Город, стоящий на верху горы, не может укрыться. (Мт. 5, 14.)
«Город великого Царя» (Мт. 5, 35), Иерусалим, стоящий на верху такой горы, как ни один из городов земли, бывших и будущих, есть высшая точка мира; высшая же точка Иерусалима, отовсюду виднейшая, — Крест.
Когда вознесен буду от земли, всех привлеку к себе. (Ио. 12, 32).
Когда вознесете Сына человеческого, тогда узнаете, что это Я. (Ио. 8, 28.)
Прошлым будет все во всемирной истории; это одно — Крест — будет всегда настоящим; исчезнет все; это одно — Крест — видимо будет всегда.
Никто, зажегши свечу, не ставит ее в сокровенном месте или под сосудом; но на подсвечнике, чтобы входящие в дом видели свет. (Лк. 11, 33.)
Вот что для Него Иерусалим: не было в мире и не будет такого, для такой свечи, подсвечника. Это понял, увидел народ и стремится к Нему, летит на Него, как ночной мотылек на свечу; хочет в Нем сгореть и не хочет.
Близ Меня — близ огня; далеко от Меня — далеко от Царства. [697]
Это и весь мир увидит:
Весь мир идет за ним (Ио. 12, 19), —
хочет в Нем сгореть и не хочет: страх огня — страсть к огню. Эта агония мира тогда началась и уже не кончится, пока мир не сгорит в Его огне, как ночной мотылек.
Что произошло тогда в Иисусе, лучше всего можно понять по тому, что произошло тогда же в народе. Началось, и это уже давно, в Кесарии Филипповой.
697
Origen, Homel in Jerem XX, 3 — Resch, Agrapha, 185.