Иисус неизвестный
Шрифт:
Снова и здесь, в конце пути, так же как в начале, в Галилее, множества людские влекутся к Нему, как бушующие волны прилива к тихой луне.
Вечером в субботу, 30–31 марта, если верен счет дней Страстной недели и Господь был распят 6–7 апреля, — когда входит Он в Иерихон для последней перед Иерусалимом ночевки, такая толпа окружает Его, что мытарь Закхей, чтобы увидеть Его, влезает на смоковницу, а поутру, —
когда выходил Он из Иерихона, с учениками Своими и множеством народа, Вартимей… слепой, сидел у дороги, прося милостыни. (Мк. 10, 46).
И, услышав, что мимо него проходит народ, спросил: «Что это такое?»
«Иисус Назорей идет», — сказали ему.
И он закричал: «Иисус, Сын Давидов, помилуй меня!»
«Сын Давидов» — значит: «Мессия, Царь Израиля».
Шедшие
Первый из людей понял, что нельзя молчать: «Если умолкнут (люди), камни возопиют» (Лк. 19, 40).
Нищий царя венчает на царство. Зрячие не видят, не узнают; узнал, увидал слепой.
Я пришел… для того, чтобы слепые увидели, а видящие ослепли. (Ио. 9, 39).
…Иисус, остановившись, велел привести его к Себе: и, когда тот подошел к Нему, спросил:
«Чего ты хочешь от Меня?» Он сказал: «Равуни, видеть!»
Иисус сказал ему: «видь!»
И он тотчас увидел и пошел за Ним, славя Бога. (Лк. 18, 40–43).
Путь из Иерихона в Иерусалим, на высоту двух тысяч локтей, извилистый, крутой, между голыми, обагренными марганцем, точно окровавленными скалами, — Путь Крови.
Шли, должно быть, весь день, с утра до вечера. Вдруг с одного из крутых поворотов у селения Вифагии на горе Елеонской, так же и теперь, как тогда, двадцать лет назад, Иисусу отроку, — открылась над многоярусным, плоскокровельным, тесносплоченным, темно-серым, как осиное гнездо, ветхим, бедным Иерусалимом великолепная, вся из белого мрамора и золота, громада, как бы снежная гора на солнце — сияющий Храм.
Двух учеников посылает (Иисус).
И говорит им: «Пойдите в селение, что прямо против вас; входя в него, тотчас найдете привязанного осленка, на которого никто из людей не садился; отвязав его, приведите его Мне.
Если же кто скажет вам: „Что вы делаете?“ — отвечайте: „Он надобен Господу“». (Мк. 11, 1–3.)
Этот рассказ повторяется у всех трех синоптиков почти дословно, с той лишь разницей, что у Матфея вместо «осленка» «ослица». Такие повторения — знак того, что виденное врезалось в память видевших неизгладимо и особенно для них значительно.
Несколько иной рассказ в IV Евангелии, где Иисус не посылает учеников за осленком, а сам находит его (12, 13), привязанного, должно быть, так же, как во II Евангелии, у ворот дома на «перекрестке двух улиц», кажется, при входе в тот же, как у Марка, «Смоковничий поселок», Вифагию, первое, после Иерихонской пустынной дороги, селение, уже городское предместье 9; [699] Сам Иисус отвязывает осленка и садится на него; если же удивленные хозяева спрашивают: «Что Ты делаешь?», то ученики, должно быть, объясняют им, Кому и для чего он надобен, и те отпускают его тотчас. Все это, конечно, естественней и вероятней, исторически подлинней, чем у синоптиков, так что здесь Иоанн как бы меняется с ними ролями: ближе к истории он, а они — к мистерии.
699
K. L. Schmidt, Der Rahmen der Geschichte Jesu, 1919, S. 297 — Dalman, Orte und Wege Jesu, 267–273.
«Господом» нигде, никогда, во всем Евангелии Марка — вероятных «Воспоминаниях» Петра — не называют Иисуса ни ученики, ни сам евангелист; так называет Себя Иисус в первый и единственный раз только здесь. [700] Греческое слово , «Господь», если не вполне совпадает по смыслу с еврейским meschiah, «Мессия», «Помазанник», «Царь», то очень внутренне близко к нему. Что бы мы ни думали об исторической подлинности слова «Господь» в устах самого Иисуса, уже и то значительно, что, по воспоминаниям Петра, очевидца-слышателя, слово это было сказано Им; что в первый и единственный раз, именно тогда, при Вшествии в Иерусалим, Иисус говорит как бы всему Израилю — всему человечеству: «Я — Царь, Господь».
700
Wellhausen, Das Evang Marci, 1909, S. 87.
Радуйся, дщерь Сиона! Дщерь Иерусалима, ликуй! Се, Царь твой грядет к тебе, кроткий, сидя на осленке, сыне подъяремной.
…И станут ноги Его в тот день на горе Елеонской, что перед лицом Иерусалима, к восходу солнца… День же тот будет единственный, ведомый лишь Господу. (Зах. 9, 9; 14, 4, 7.)
Слишком памятно всем, а Иисусу, конечно, особенно, потому что Ему одному понятно так, как еще никому во всем Израиле, во всем человечестве, это вещее слово пророка, одно из таинственнейших, на земле когда-либо сказанных слов о «кротком» (то, что Он — «кроткий», «мирный», «невоинственный», здесь главное), о кротком, на кротком осленке, «грядущем Царе Сиона»: [701] слово это слишком незабвенно памятно всем, чтобы могли не вспомнить о нем все, и больше всех Он, посылая учеников за осленком или найдя его Сам. Кажется, во всех четырех Евангелиях, «Воспоминаниях Апостолов», по глубокому слову Юстина, исторически подлинно, точно и твердо одно: [702] в тот день и час, при Вшествии в Иерусалим, ничего с Иисусом не делается, — Он сам делает все: сам берет на Себя почин мессианского, царского Вшествия и всю за него ответственность; сам дает к нему народу первый знак, как бы исполняя Свой тайный и давний замысел; миру внезапно «являет Себя» (, Ио. 21, 1); как бы опять, но здесь уже не словом, а делом говорит всему Израилю — всему человечеству: «Я — Царь».
701
Царственное шествие Мессии на осленке — и в Вавилонском Талмуде, — Sanhedrin, 98, 6, и в Мидраше — Bereschit rabba, 98, Koheleth, 19, 19.
702
Ed. Meyer, Urspr. u Anf. d. Christ., 1924, I, 166 «в том, что все эти свидетельства идут из достовернейшего источника и во всем существенном исторически подлинны, не может быть никакого сомнения Kein Zweifel kann sein, das diese Erz "ahlungen auf beste "Uberlieferung zur"uckgehen und in allem wesentlichen authentish sind».
Вот, кажется, третья веха все на том же заглохшем пути Страстей Господних; третье, для самих свидетелей неразрешимое или невидимое, но слишком для нас явное противоречие двух свидетельств: там, на горе Вифсаидской, по Умножении хлебов. Царство отверг Иисус, бежал от него, а здесь, на горе Елеонской, сам идет к нему, принимает его, хотя уже не так, а обратно тому, как было предложено там. Два Мессии — два Царя: один — с мечом, на боевом коне; другой — безоружный, на мирном осле. Сделать между ними выбор надо было всему Израилю — всему человечеству.
И привели к Нему осленка, и поспешно накинули на него, одежды свои, —
чтобы Царю было мягче и выше сидеть на хребте ослином — царском престоле.
И сел на него (Иисус). Многие же постилали одежды свои по дороге, —
чтобы мягче ступало копыто осла по камням дороги.
И резали травы с лугов, и постилали их по дороге, —
Ярко-зеленый, с радужным узором весенних цветов, великолепный ковер: не было такого и у царя Соломона, во славе его.
«Травы постилали» — по свидетельству Марка (11, 8), а по свидетельству Матфея (21, 8), — «ветви с дерев», Здесь, на Масличной горе, почти единственное дерево — «олива мира». [703]
703
Dalman, 274.
Хвали, Иерусалим, Господа… ибо Он утверждает в стенах твоих мир. (Пс. 148, 1–2).
«Пальмовые ветви», у них в руках, по свидетельству IV Евангелия (12, 13), — как в победном шествии.
В I Евангелии (21,2–7) вместо «осленка», неезженного (без чуда на таком далеко не уедешь), — проще, ближе к сельскому быту и ласковей — «матка-ослица», с осленком, бегущим, должно быть, за нею, неуклюжим, вислоухим, длинноногим, смешным; или чудесно-покорно, с накинутыми и на него для мягкости одеждами, идущим рядом с нею, чтобы служить подножием ног Господних. Ослик этот — как бы игрушечный, да и все такое же — милое, детское: