Иисус неизвестный
Шрифт:
Час Мой еще не пришел. (Ио. 2, 4.)
Время Мое еще не исполнилось. (Ио. 7, 8.)
Каждая такая отсрочка, с нашей, опять-таки слишком, может быть, человеческой, исторической точки зрения, как изменила бы весь ход всемирной истории, как неимоверно приблизила бы ее к царству Божью!
Вот что решалось в эту ночь. Всем грядущим векам показал Иисус, что мог бы овладеть миром, если бы захотел. Но вот, не захотел. [737] Почему?
Что произошло между двумя мигами — тем, когда Иисус, поставив стражу у последних ворот храма, овладел им окончательно, как приступом взятою крепостью, и тем, когда, выйдя из храма, как бы снова отдал врагу только что взятую крепость, — что произошло между этими двумя мигами,
737
Keim, III, 100.
– Hase, 532.
смертное борение, Агония, почти такая же, как в Гефсимании.
Начал ужасаться и тосковать… Душа Моя скорбит даже до смерти. (Мк. 14, 33–34).
Ныне душа Моя возмутилась. (Ио. 12, 27.)
Целые годы служения Господня отделяют в IV Евангелии Очищение храма от Вшествия в Иерусалим, Бич — от Агонии. Но если помнят синоптики лучше внешний порядок событий, во времени, внутренний же смысл их в душе Иисуса яснее видит Иоанн, то мы должны соединить оба свидетельства его — то, слишком раннее, об Очищении храма, и это, точное по времени, о Вшествии в Иерусалим; мы должны соединить Агонию с Бичом. [738] Тотчас же после Бича — Агония; только ли после него или также — от него? В мертвом догмате на этот вопрос нет ответа; но, может быть, есть — в догмате живом — в религиозном опыте Его страстей и наших, в смертном борении, Агонии человека Иисуса и всего человечества.
738
Слишком исторически невероятно относит Иоанн Очищение храма не к последним дням служения Господня, как это делают синоптики, а к первым мог ли, в самом деле, только что начавший проповедовать и никем еще не признанный учитель из Назарета совершить безнаказанно, на глазах у иудейских и римских властей, такое самоуправство, как разорение целого торжища, изгнание бичом такого множества скота и людей? — H. Monnier, 27 — contra Stapfer, La mort et la resurrection de J. Chr., . 79–80.
Ревность по доме Твоем снедает Меня, —
вспомнили, по свидетельству Иоанна (2, 17), все ученики, увидев бич в руке Господней, но поняли, что это значит, может быть, лучше всех двое: Петр, один из всех, поднявший меч за Любимого (Ио. 18, 10), и Иоанн, один из всех, запомнивший бич в руке Любимого. Понял, может быть, и третий, тоже снедаемый ревностью о доме Божием — царстве Божием, — «друг» Господень Иуда, Иуда «диавол» (оба эти имени даны ему самим Иисусом, Мт. 26, 50; Ио. 6, 70), — тоже ученик «возлюбленный»: если бы не любил его Господь, то не избрал бы.
Давеча, когда, восходя в Иерусалим, думали все, что «царство Божие явится сейчас» (Лк. 19, 11), — этого, вероятно, один Иуда не думал; и когда поняли все, почему Иисус, посылая двух учеников за осленком, назвал Себя «Господом», «Царем», — этого один Иуда не понял; и когда все восклицали: «Осанна! благословен Грядущий во имя Господне!» — один Иуда молчал. Но, только увидел бич в руке Господней, — поверил, понял все и вдруг ужаснулся — обрадовался, может быть, больше всех.
Стража поставлена у последних ворот; крепость взята приступом. Все ждут, что скажет Иисус, что сделает, куда их поведет; больше всех ждет Иуда. Но Иисус молчит; стоит, должно быть, не двигаясь, опустив глаза, как будто ничего не видит и не слышит; весь ушел в Себя. И бледно лицо Его в трепетном блеске зарниц — бледнее мрамора исполинских столпов в притворе Соломоновом. Руки повисли, как плети; длинный бич все еще в правой руке; пальцы судорожно крепко сжимают его, как будто не могут разжаться. Вспомнил, может быть, два слова, — то: «в царство Божие входят насильники» и это: «злому не противься насильем». И надвое между этими двумя словами разодралась душа Его, как туча молнией.
Начал ужасаться и тосковать… Ныне душа Моя возмутилась.
Медленно поднял глаза, и огненный взор Иуды ударил Его по лицу, как бич: вдруг понял все — прочел в глазах «друга» Иуды, Иуды «диавола»:
Поднял бич — поднял меч. Царство отверг на горе Вифсаидской, когда
Пальцы разжал Иисус на биче с таким отвращением и ужасом, как будто держал в них змею. И лег на красном порфире помоста серо-серебристый в трепетном блеске зарниц, извиваясь у ног Его, бич, как змея.
Были же некоторые Эллины из пришедших (в Иерусалим) на поклонение в праздник (Пасхи).
И, подошедши к Филиппу, бывшему из Вифсаиды Галилейской, просили его, говоря: «Господин! мы хотим видеть Иисуса». (Ио. 12, 20–21.)
Люди от начала мира этого хотели, жаждали, умирали от жажды, и вот эти три слова: «Иисуса видеть хотим», — как бы открытые, сжигаемые жаждой уста.
Прямо подойти к Нему не смеют, «необрезанные», «псы», язычники: только что видели, может быть, издали Царя Ужасного Величия. Робко подходят к Филиппу из Вифсаиды Юлии, полуэллинского города, но и Филипп не смеет подойти прямо:
идет и говорит о том Андрею —
земляку своему из той же Вифсаиды Юлии (Ио. 1, 44). Только вдвоем осмелились — подходят, —.
и сказывают о том Иисусу.
Иисус же сказал им в ответ: час пришел прославиться Сыну человеческому. (Ио. 12, 20–23)
Что это значит? Почему слава Сына — пришествие эллинов? Мир вещественный — Рим; мир духовный — Эллинство: он-то к Сыну и пришел. [739]
739
Как бы зачатие будущей христианской всемирности — Церкви Вселенской — происходит в этом пришествии эллинов eleusis, значит «пришествие»; Eleusis — место, где совершаются всемирные, «объединяющие весь род человеческий», Елевзинские таинства умирающего и воскресающего Хлебного Семени и где ожидается «Пришествие» Сына — Weizsacker, Untersuhung "uber die ev. Gesch. 1901, S. 346–349.34.
Весь мир идет за Ним (Ио. 12, 19), —
говорят между собой фарисеи за минуту до прихода эллинов, как будто уже зная о нем. Если первые попавшиеся эллины к Нему не пришли бы, то эти, должно быть, знают, к Кому идут и зачем. Он и говорит им как знающим:
истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; если же умрет, то принесет много плода. (Ио. 12, 24.)
Тайна всех таинств, от начала мира до Христа, — в этом слове. И, слыша его, не могли не понять знающие тайну эллины, что умирающее и воскресающее зерно — Он сам.
Когда вознесен буду от земли (на крест), всех привлеку к Себе. (Ио. 12, 32.)
Слыша и это слово, не могли не понять, что перед ними — высоко вознесенный, «Срезанный Колос», «Великий Свет» Елевзинских ночей — Спаситель мира. [740]
Снова огненный взор Иуды ударил Иисуса, как бич, по лицу; снова понял Он все — прочел в глазах Иуды:
Кто говорил с Тобой на горе Искушения: «Я дам Тебе все царства мира и славу их»? Как он сказал, так и сделалось: всю славу мира дал Иисусу Христос.
740
Alfr. Jeremias, Die Ausserbiblische Erl oserererwartung, 1927, S. 377. — Presens'e, Jesus-Christ, 1865, p. 581. — Д. Мережковский. Тайна Запада, II, Боги Атлантиды, XIII, Дионис Будущий, XXXIX.
В смертном борении поднял к небу глаза Иисус.
Ныне душа Моя возмутилась, и что Мне сказать? Отче! спаси Меня от часа сего… Ho на сей час Я и пришел… Отче! прославь имя Твое.
Славу мира отверг, славу Божию принял — позор человеческий — Крест.
Молния разодрала тучу надвое; несказанно величественный, небо и землю потрясающий гром — глас Отца к Сыну:
и прославил (уже), и еще прославлю, славой осиял уже и еще осияю.
После молнии — тьма, но и во тьме, кажется людям, лицо Иисуса — как вечная тихая молния. И сказал Иисус: