Иисус неизвестный
Шрифт:
идите от Меня, проклятые, в огнь вечный;
первая точка Страшного Суда во всемирной истории — вот что такое это слово.
О, если бы можно было нам сказать: «Это они, а не мы; огненным бичом их лица — не наши исполосованы»! Но стоит нам только посмотреться в зеркало, чтобы и на своем лице увидеть след бича Господня.
Дополняйте же меру отцов ваших.
Да придет на вас вся кровь праведная, пролитая на земле, от крови Авеля…
Истинно говорю вам, что все это придет в род сей… Се, оставляется вам дом ваш пуст. (Мт. 23).
Чей дом? Только ли Израиля? Нет, и всего человечества.
Если не покаетесь, все так же погибнете. (Лк, 13, 3.)
Это — самое огненное, яростное, «мятежное», «переворотное», «революционное» из всех на земле сказанных
«Или Он, или мы; если мы с Богом, то Он с диаволом», — думают враги Господни, не только фарисеи-лицемеры, но и люди глубокой совести. Очень вероятно, что были минуты, когда мудрые политики, слуги Ганановы, надеялись, что дело с Иисусом кончится, как все на свете кончается, — ничем, сойдет на нет, игра будет вничью. Но были, вероятно, и другие минуты, когда чувствовали они, что почва уходит у них из-под ног, и всегдашнее правило их: «не двигать неподвижного» — может оказаться недостаточным: все куда-то сдвинулось, началось-таки «возмущение в народе». «Шут на осле» для них страшнее, чем думал Ганан.
Кажется, в Среду под вечер, после той «возмутительной» речи, собрались члены Синедриона в доме Каиафы: [754]
И положили в совете, схватив Иисуса хитростью, убить. (Мт. 26, 3–4).
Но говорили: только не в праздник (Пасхи), чтобы не сделалось возмущение в народе. (Мк. 14, 2.)
«Только не в праздник» — значит «до праздника»: [755] все согласны в том, что надо спешить и, несмотря на опасность «возмущения», кончить все в оставшиеся от Среды до Пятницы сорок восемь часов. [756] «Хитростью схватив, убить» — значит: убить тайным, из-за угла, нападением, может быть, наемных убийц.
754
Keim, III, 238. — Bern. Weiss, II, 462.
755
Многие толкуют ошибочно: «после праздника». В древнейших кодексах Марка: <лишь бы не в праздник возмутился народ — (греч.)>, вместо позднейшего канонического чтения: <только не в праздники, чтобы (не произошло возмущение в народе) — греч.>. — R. A. Hoffmann, Das Marcusev., 1904, 545, contra Wellhausen, Ev. Marci, 1909. S. 108.
756
H. Monnier. La mission hist. de Jes., 273. — Hoffmann, 545.
Что произошло на этом последнем совещании, мы не знаем; но можем об этом хотя бы отчасти судить по свидетельству IV Евангелия о другом подобном совещании, более раннем, но в те же предпасхальные дни (Ио. 11,55).
Первосвященники же и фарисеи собрали совет и говорили: что нам делать?
Если оставим Его так, то все уверуют в Него и придут римляне и овладеют и местом нашим (храмом), и народом. (Ио. 11, 48.)
«Что нам делать?» — почти крик отчаяния. Струсили так, что потеряли голову. Может быть, и в том последнем решении: «хитростью схватив Его, убить» — храбрость отчаяния. Это еще яснее при Вшествии в Иерусалим:
видите, что ничего не можете сделать? Весь мир идет за Ним. (Ио. 12, 19.)
Только мудрый Ганан знает, что надо делать. Он-то и говорит устами Каиафы — одной из послушных, в кукольном театре на невидимых ниточках движущихся кукол:
вы ничего не знаете; и не рассудите, что лучше нам, чтобы один человек умер за народ, нежели чтоб весь народ погиб. (Ио. 11,49–50.)
Цель оправдывает средства в политике, а в арифметике
757
Wellhausen. Ev. Marci, 54.
судит ли закон наш человека, если прежде не выслушают его и не узнают, что он делает? (Ио. 7, 51.)
Нет, закон не судит Христа, а убивает:
с этого дня положили Его убить. (Ио. 11, 53).
«Хитростью схватив, убить» — это легче сказать, чем сделать.
Первосвященники же… искали погубить Его и не находили, что бы сделать с Ним, потому что все народное множество приковано было к устам Его. (Лк. 19, 47–48.)
Слуги их, посланные однажды, чтобы схватить Его, вернулись ни с чем и, когда спросили их:
почему же вы не привели Его? —
отвечали:
никогда человек не говорил так, как этот Человек. (Ио. 7, 45–46.)
Слуги «прельстились», но и господа их — тоже: члены Синедриона Никодим и Иосиф Аримафейский — тайные ученики Господни (Ио. 19, 38–39). И, может быть, не только эти.
…Многие же из начальников уверовали в Него; но ради фарисеев не исповедовали, чтобы не быть отлученными от Синагоги. (Ио. 12,42.)
Всюду измена, наверху и внизу. Знают враги Иисуса, что, как бы ни охладел к Нему народ, гаснущее сегодня пламя может вспыхнуть завтра с новою силою. Если и за мертвого Иоанна Пророка весь народ готов был побить их камнями, то за живого Иисуса Мессию — тем более. Только что на Него покусятся — вырастет народ вокруг Него стеною, защитит Его или растерзает убийц. [758]
758
Bern. Weiss, II, 485.
Знают также, почему Он каждый день уходит на ночь в Вифанию: прячется там или прячут Его другие в верном убежище; преданные ученики охраняют Его. Сколько их — двенадцать, семьдесят или больше, — никому неизвестно; но эти не выдадут.
«Что же делать?» — думают глупые в отчаянии; но мудрый Ганан все еще надеется; кто-то шепчет ему на ухо: «Предатель».
А пока что дело врагов Господних остановилось на мертвой точке; но и дело друзей Его — тоже. Все опять заколебалось, как уже столько раз, на острие ножа. Все еще мог бы сказать Иисус всему народу — всему человечеству: «Недалеко ты от царства Божия»; все еще люди могут сделать выбор между Иисусом и Гананом, Сыном Божиим и сыном дьявола: «может быть, Сына моего постыдятся»; все еще «может быть», ничего до креста не потеряно: можно все исправить, искупить, остановить на краю гибели, — спасти. Только бы хоть кто-нибудь был с Ним до конца — до Креста. Но вот никого во всем Израиле — во всем человечестве. Он — один, как никто никогда не был и не будет в мире один.
Кажется, в тот самый час, когда враги Его совещались, как бы Его убить, —
сел Иисус против сокровищных ящиков (в храме) и наблюдал, как народ кидает в них медь. (Мк. 12, 41.)
В первом из двух внутренних, язычникам недоступных дворов храма, так называемом «Женском», azarat naschim, в одной из великолепных, блиставших драгоценными вкладами сокровищных палат, шли по стенам вделанные в них тринадцать ящиков, суженных кверху наподобие труб, так и называвшихся «трубами», schopharot — как бы огромных копилок, с отверстием в узком конце для кидаемых монет и с особою под каждым ящиком надписью о назначении вкладов. [759]
759
Joseph., Ant., XIX, 6, I; Bell., V, 5, 2. — Keim, III, 162–163.