Иисус неизвестный
Шрифт:
Очень вероятно, что Иисус провел в Иерусалиме более семи дней (немногим, впрочем, более): семь дней Страстей Господних — символически-образное, священное, как во всех мистериях, число. [752] Но также вероятно, что в неудержимо стремительном у синоптиков беге событий к одной последней точке, в их неимоверной сжатости, сгущенности (по закону трагического действия — «единству времени»), уцелело исторически подлинное воспоминание о том, что люди действительно переживали в эти, по счету Марка и Матфея, пять дней, от Серого Понедельника
752
Дни Страстей Господних ограничены двумя исторически твердыми точками: 20 адара — марта, когда Петр, в Капернауме, заплатил храмовую дань сборщикам, и 14–15 низана — апреля, когда Иисус был распят. Из этих 35 дней следует исключить, по крайней мере, дней 10 пути через Перею: остается 25 дней. Очень вероятно, что свидетельства IV Евангелия о более ранних и продолжительных пребываниях Иисуса в Иерусалиме исторически подлинны. Но порядок событий у синоптиков с порядком их в IV Евангелии несоединим для нас с исторической точностью.
Многие в народе говорили: «Он точно пророк».
Другие же говорили: «Это Христос (Мессия)». А иные: «Разве из Галилеи придет Христос?»
…Итак, произошла о Нем распря в народе. (Ио. 7, 40–42.)
«Распря», может быть, не только в народе — во всех, но и в каждом.
Бесом Он одержим и безумствует; что слушаете Его? (Ио. 10, 20)
Кто это говорит сегодня, может быть, скажет завтра: «Это Христос», — и почти поверит этому, — почти, но не совсем; верит сегодня, а завтра опять усомнится:
не знаем, откуда Он. (Ио. 9, 29.)
Если этого не знают одни, то другие слишком хорошо знают:
не Иисус ли это, Иосифов Сын, которого отца и мать мы знаем?
Как Он говорит: «Я сошел с небес»? (Ио. 6, 42.)
Вместо слишком для нас привычного Иисуса Плотника представим себе Иисуса портного, столяра или сапожника, и мы сразу поймем, а может быть, и простим негодование и ужас тех, кто слышит, что сапожник этот, столяр или портной есть «от начала Сущий», что Им «небеса сотворены» и что Он «грядет одесную Силы на облаках небесных» (Мк. 14, 62). Только что ел головку чеснока, отирал пот с лица или ступал босыми ногами по грязным лужам иерусалимских улиц — и вдруг: «Я сошел с небес».
Я и Отец — одно. — Тут опять… схватили каменья, чтобы побить Его.
Иисус же сказал им: много добрых дел показал Я вам от Отца Моего; за которые из них хотите побить Меня камнями?
Иудеи же сказали Ему в ответ: не за добрые дела хотим побить Тебя камнями, а за то, что Ты, будучи человеком, делаешь Себя Богом. (Ио. 10, 30–33).
Теперь узнали мы, что бес в Тебе (Ио. 8, 52).
Узнали почти, но не совсем. В том-то и мука их, как бы уже неземная, вечная, — «червь неусыпающий, огнь неугасающий», — что не могут этого узнать совсем.
Кто же Ты? (Ио. 8, 25)
Долго ли Тебе держать нас в недоумении? Если Ты — Христос (Мессия), скажи нам прямо (Ио. 10, 24).
Прямо не скажет, ответит таинственнейшим словом, как бы собственным именем: «Я».
Когда вознесете Сына человеческого, тогда узнаете, что это Я, (8, 28).
Держит не только врагов Своих, но и друзей, весь народ, — в
То же почти, что сказал Иисус тому книжнику:
недалеко ты от царства Божия (Мк. 12, 24) —
мог бы Он сказать всему Израилю: близко подошел и он к царству Божию, почти вошел в него, но совсем не войдет. С медленно в сердце проникающей горечью снова видит Иисус и здесь, в Иерусалиме, так же как там, в Галилее, что люди поворачиваются спиною к Царству.
Звать послал на брачный пир… и не хотели прийти. (Мт. 22, 3.)
Снова остался один; косность и тупость людей снова испытал на Себе, как никто.
Мертвым мертвецов своих погребать предоставь. (Мт. 8, 22.)
Понял снова, что весь Израиль, а может быть, и все человечество, — поле мертвых костей. «Сын человеческий, пришед, найдет ли веру на земле?»
Некто имел в винограднике смоковницу, и пришел искать плода на ней, и не нашел.
И сказал виноградарю: вот я третий год прихожу искать плода на этой смоковнице и не нахожу; сруби же ее; на что она и место занимает? (Лк. 13, 6–7).
Эта притча — в слове; а вот она же и в действии. Утром в Понедельник, возвращаясь в Иерусалим из Вифании, взалкал Иисус, —
и, увидев при дороге смоковницу, подошел к ней, и, ничего не нашедши на ней, кроме листьев, говорит ей: да не будет же впредь от тебя плода вовек.
И смоковница тотчас засохла. (Мт. 21, 17–19.)
Если же засохла и не «тотчас», то завтра засохнет наверное: [753] «Небо и земля прейдут, но слова Мои не прейдут».
Кто эта смоковница? Весь Израиль, а может быть, и все человечество. В этом-то «может быть» — Его Агония и наша.
753
Это отдаление чуда с сегодняшнего дня на завтрашний — у Мк. 11, 13–20.
Днем Он учил во храме, а ночи, выходя, проводил на горе Елеонской.
И весь народ с утра приходил к Нему в храм слушать Его. (Лк. 21, 37–38.)
Вечером в Среду уйдет из Иерусалима в Вифанию, и народ уже не увидит Его, пока не выведет Его к нему Пилат, в терновом венце и багрянице, осмеянного, оплеванного, окровавленного.
Се, Царь ваш! (Ио. 19, 14)
Но, прежде чем уйти, скажет Сын человеческий Израилю — всему человечеству — последнее слово, неумолкаемое до конца времен. В том-то и сила этого слова, что оно никогда не умолкнет; через двадцать веков будет звучать, как будто сказано сейчас.
Горе вам, книжники и фарисеи, что затворяете царство небесное людям; ибо сами не входите и хотящих войти не допускаете.
Горе вам, вожди слепые!
Самое внутреннее в людях обличает взор всевидящий: гробы набеленные прозрачны под ним, точно хрустальны, и видно, какая нечисть внутри. Слушают фарисеи молча, не двигаясь, точно пригвожденные к позорному столбу; не могут уйти, должны дослушать все до конца. «Горе! Горе! Ouai! Ouai!» — как бича ударяющего свист.
Первая вспыхнувшая искра Вечного Огня: