Иисус неизвестный
Шрифт:
Против них-то и сел Иисус. К этому быстрому, прямо, как всегда, к делу идущему воспоминанию Марка-Петра прибавляет живую черту, в лице Иисуса, «живописец» Лука (21, l):
очи подняв, увидел…
Значит, сидит сначала, опустив глаза, должно быть, глубоко задумавшись, ничего кругом не видя. [760]
В этот предпоследний вечер Свой на земле, последний — с народом, молча, праздно сидит, ничего не делает, — не учит, не исцеляет, как будто Ему уже нечего делать с людьми и людям — с Ним: между ними все кончено. Был всегда один, но теперь, как никогда.
760
R. A. Hoffmann, 511.
Длинной,
Вот наступает час, и наступил уже, когда вы рассеетесь, каждый в свою сторону, и оставите Меня одного. Но Я не один, потому что Отец со Мной. (Ио. 16, 32).
Вдруг поднял глаза и увидел.
Многие богатые клали много.
Пришедши же, одна нищая вдова положила две лепты, что составляет кодрант.
Он же, подозвав учеников Своих, сказал им:
аминь, говорю вам, —
(так всегда начинает, если хочет, чтобы слово Его врезалось в память слушателей), —
аминь, говорю вам, эта нищая вдова бросила больше всех бросавших в ящик.
Ибо все они клали от избытка своего, а она от нищеты своей положила все, что имела, все пропитание свое (всю жизнь,) (Мк. 12, 41–42).
Сердце нищей видит Нищий, знает, что последний грош иногда — «вся жизнь». Две у нее были денежки: могла бы сохранить для себя, пожалеть одну; но вот отдала обе. [761] Кому? В те тринадцать ящиков собиралась не милостыня бедным, а приношения на дом Господень, храм: значит, последнее свое отдала не людям, а Богу. И солнцем засияет эта темная полушка в слове Господнем: «аминь, говорю вам», — до пределов земли и до конца времен.
«Поднял глаза и увидел». Та же у Него и теперь ясность и тишина видящего все, потому что все любящего взора, как там, в Назарете, когда Он с детским любопытством наблюдал, как бедная женщина, может быть, матерь Его, зажегши свечу, подметала комнату, чтобы найти потерянную драхму (Лк. 15, 8 — 10); или уличные дети, ссорясь от скуки, играли то в свадьбу, то в похороны (Мт. 11, 16).
761
Klostermann, Marcusen., 146.
Между двумя Агониями — через три дня после первой, во храме, и накануне второй, в Гефсимании, — эта ясность и тишина.
Если Я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со Мной: Твой жезл и Твой посох, они успокаивают Меня. (Пс. 22, 4).
Как Он страдал, мы знаем или могли бы узнать, хотя бы отчасти, по собственному опыту; но никогда не узнаем, как Он блаженствовал.
Редкие, побывавшие почти внутри смерча и чудом спасшиеся пловцы вспоминают, что в последние минуты перед тем, как разразиться смерчу, — над самою осью вертящегося с непостижимой быстротой водяного волчка-хобота, в совершенно круглом между угольно-черных разорванных туч, отверстий, сияло райски голубое небо. Ясность блаженства Господня над Агонией — это голубое небо над смерчем.
Та же ясность и тишина, как в бурю на Геннисаретском озере:
сделалась великая тишина. (Мк. 4, 38–39.)
«Я победил мир». Чем? Тишиной. «После бури веяние тихого ветра — и там Господь» (III Цар. 19, 12). Всех бурь земных тишина небесная — Он.
4. СТРАШНЫЙ СУД
И, вышедши, Иисус шел от храма; и приступили к Нему ученики Его, чтобы показать Ему здания храма. (Мт. 24, 1.)
Идучи в Вифанию, всходили, должно быть, по западному склону горы Елеонской, откуда видны были основания храма, с циклопическими каменными глыбами. [762] Вдруг остановились, оглянулись.
762
Osk. Holtzmann. Leben Jesu, 358.
И говорит Ему один из учеников Его: Учитель, посмотри, какие камни и какие здания! (Мк. 13, 1.)
Рабби Иешуа, бывший «каменщик», naggar, мог их оценить.
Видите ли все это? Истинно говорю вам, камня на камне здесь не останется; все будет разрушено. (Мт. 24, 2.)
Молча, должно быть, как бы онемев от ужаса, выслушали ученики пророчество и пошли дальше, восходя на гору.
С западной, обращенной к Иерусалиму, в те дни пустынной, вершины Елеонской горы виден был весь храм внизу, как на ладони, с восходящими уступами многоколонных дворов, с клубящимся над жертвенником облаком дыма, с золотым челом главного Святилища и чуть колеблемой ветром, как бы дыханием уст Господних, таинственной завесой перед входом во Святая Святых. [763] «Дело рук человеческих, изумительнейшее», по слову Иосифа Флавия; «безмерного великолепия храм», по слову Тацита, [764] — создание полу-Мессии, полуразбойника, Ирода: если ученики об этом не думали, — думал, может быть, Иисус.
763
R. A. Hoffmann. Das Marcusev., 516.
764
Joseph., Bell. Jud., VI, 4, 8. — Tacit., Hist., V, 8: immensae opulentiae templum.
Часто, поздней весной, на Иудейских горных высотах, после таких суточных грозовых ливней, как в тот Серый Понедельник, наступают вдруг свежие, как бы осенние, несказанно ясные, хрустально прозрачные дни. Может быть, и этот, предпоследний день Господень был такой. Солнце заходило за храмом, и золото кровельных плит горело на небе, как второе солнце. Тихий свет вечерний, как бы лампадный, теплился на сером стволе вековой, горными ветрами скрюченной маслины, на чьих корнях, может быть, сидел Иисус, молча, пристально глядя на храм, на Иерусалим, на всю свою родную землю, как любящий — на лицо возлюбленной, перед вечной разлукой.
Восемь из Двенадцати отослал, должно быть, вперед, в лежавшую внизу, на склоне горы, Вифанию, где Марфа и Мария готовили Ему последнюю вечерю, в доме Симона Прокаженного; четверо же, — две первозванных братских четы, Петр и Андрей, Иаков и Иоанн, — остались с Ним наедине. Этим, только четверым, первым людям на земле, откроет Господь ужасающеблаженную тайну Конца.
И когда Он сидел на горе Елеонской, прямо против храма, спрашивали Его наедине (втайне,) Петр и Иаков, Иоанн и Андрей:
скажи нам, когда это будет, и какой знак, когда все это должно исполниться? (Мк. 12, 3.).
Знаем ли мы, что им ответил Иисус, хотя бы только с приблизительной точностью, потому что слишком невероятно, чтобы наш единственный, возможный, через Марка, свидетель-слышатель, Петр, мог запомнить дословно и почти через сорок лет повторить эту, у Марка — самую длинную, а у Матфея и Луки — одну из самых длинных речей Господних? Кажется, впрочем, все три свидетеля независимо друг от друга черпают содержание Елеонской речи из какого-то общего, потерянного для нас, должно быть, арамейского письменного источника, так что весь вопрос сводится к тому, насколько уцелело в этом источнике исторически подлинное воспоминание о словах Иисуса. [765]
765
Что источник этот — не устный, а письменный, видно из невероятного, в устах самого Иисуса, Мк. 13, 14:, «читающий да разумеет»: «читающий» писанное, а не «слышащий» сказанное. — Wellhausen, Ev. Marci, 103.