Иисус неизвестный
Шрифт:
если Я свидетельствую сам о Себе, то свидетельство Мое неистинно. (Ио. 5, 31.)
Это одно жало, а вот и другое, более глубокое, может быть, и от самих искусителей скрытое. Там, на горе Искушения, дьяволом предложенную власть отверг Иисус; не принял ли ее здесь, в храме; бич подняв, не поднял ли меч?
Здесь уже от большего предателя к меньшему, от Ганана к Иуде, — перекинутый мост.
Весело, должно быть, слушателям видеть, с какою легкостью оборачивается жало искушения на самих искусителей; как в их же собственную западню ловит их Иисус.
Спрошу и Я вас об одном, отвечайте Мне; тогда и Я скажу
Крещение Иоанново откуда было, с небес или от человеков? (Мк. 11,29–30; Мт. 21, 25).
Они же, рассуждая между собою, говорили: если скажем: «С небес», Он скажет: «Почему же вы не поверили ему?» А если скажем: «От человеков», весь народ побьет нас камнями, потому что он верит, что Иоанн был пророк. И отвечали: не знаем. (Лк. 20, 5–7.)
Глупый ответ и смешной; умники остались в дураках.
Мытари и блудницы вперед вас идут в царство Божие….ибо Иоанну поверили они… вы же, и видя т'o, не раскаялись. (Мт. 21, 31–32.)
Вот первый по лицу их удар бича, того же и сегодня, как вчера. Если бы нечто подобное сказано было нищим бродягою в Ватикане наших дней, то поняли бы мы силу удара.
И начал говорить к народу (Лк. 19, 9), —
уже не к вождям его, а к нему самому, притчу о злых виноградарях.
Сына моего возлюбленного пошлю; может быть, увидев его, постыдятся (Лк. 19, 13.)
В этом слове Отца: «может быть» — уже Агония Сына, как бы уже сквозь Серый Понедельник Страстной Пятницы черная тьма.
И, схватив его, убили. (Мк. 12, 8.)
Что же сделает с ними господин виноградника? (Лк. 20, 15.)
Смерти злой предаст злодеев сих, а виноградник отдаст другим, —
отвечают у Матфея (21, 41) сами искусители, еще не поняв, что притча — о них; а у Марка (12, 10) и Луки (20, 16) отвечает за них Иисус.
Слышавшие же т сказали: да не будет! —
этим невольно с уст их сорвавшимся криком ужаса сами себя выдают: в злых виноградарях узнали себя. И так же, может быть, как вчера мелькнуло вдруг перед ними в одном лице другое: в Благостном — Яростный, в Агнце пожираемом — пожирающий Лев.
Он же, взглянув на них пристально, —
(новый удар бича по лицу), —
сказал: что же значит слово сие: «Камень, который отвергли строители, тот самый сделался главою угла»?
Всякий, кто упадет на него, разобьется, а на кого он упадет, того раздавит (Лк. 20, 17–18).
Поняли, конечно, «охранители», «возмущающий», «революционный» смысл обеих притч: свергнуть надо Израилю — всему человечеству — слепых вождей, чтобы не погибнуть вместе с ними. [743] Снова и сегодня, как вчера, возмущает народ Иисус, Возмутитель Всесветный.
743
R. A. Hoffmann. Das Marcusev., 481.
И хотели схватить Его, но побоялись народа… И, оставив Его, отошли. (Мк. 12, 12.)
Первое искушение кончено, начинается второе.
И наблюдая за Ним, (первосвященники) подослали лукавых людей, которые, притворившись благочестивыми, уловили бы Его в слове, чтобы предать Его начальству и власти правителя. (Лк. 20, 20.)
Те же, пришедши, говорят Ему: Равви! мы знаем, что Ты праведен и не заботишься об угождении кому-либо, ибо не смотришь ни на какое лицо, но истинно пути Божию учишь. (Мк. 15, 14.)
Итак, скажи нам, как Тебе кажется:
Дьявольская хитрость искушения в том, что между двумя огнями ставит оно Искушаемого: если ответит: «Можно», — то будет в глазах народа ложным Мессией, потому что истинный — освободит Израиля от римского ига; если же ответит: «Нельзя», — то выдаст Себя головой римским властям. [744]
Видя же Иисус лукавство их, сказал: что искушаете Меня, лицемеры?
Покажите Мне монету, которою платится подать. Они принесли Ему динарий.
744
Keim, II, 442–443.
И говорит им: чье это изображение и надпись?
Так же и здесь, во втором искушении, как в первом, жало вопроса обращается на самих искусителей. Только что ответили: «кесаревы», — сами в западню свою попались; все перевернулось, опрокинулось, как в зеркале.
Тогда говорит им: отдавайте же кесарево кесарю, а Божие — Богу. (Мт. 22, 18–21.)
«Умное, наконец-таки, умное слово!» — восхищаются двадцать веков те, кто на все остальные слова Господни плюет. Чем восхищаются? Мудрым «отделением Церкви от государства», царства Божия — от царства человеческого, земного — от небесного. [745] Но если бы что-нибудь подобное мог сказать Иисус, то отрекся бы от главного дела всей жизни своей — царства Божия на земле, как на небе.
745
«Слишком по-мирски и очень извращенно думает Леоп. Ранке, будто это — важнейшее и наибольшие последствия имевшее слово Иисуса. Etwas profan und recht verkehrt meint Leop. Ranke, Mc. 12, 17, sei das wichtigste und folgenreichste Wort Jesu gewesen», замечает Wellhausen, Das Ev. Marci, 1909. S. 95.
Чтобы понять это слово, надо помнить, что Иисус вовсе не отвечает, а только отражает мнимый вопрос искушающих (мнимые только ответы и могут быть на такие вопросы мнимые); делает с ним то же, что зеркало с отраженным образом. В мнимой глубине ответа — действительная плоскость, где искать глубины настоящей — все равно, что входить в зеркало: никуда не войдешь — только разобьешь стекло и обрежешься.
«Можно ли воздавать кесарево — кесарю, а Божие — Богу?» — вот в мнимом ответе действительный вопрос.
Двум господам не может служить никакой слуга, ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному усердствовать, а о другом не радеть: не можете служить Богу и Маммоне,
Богу и кесарю.
Слышали это фарисеи и, будучи сребролюбивы, смеялись над Ним. (Лк. 16, 13–14.)
Тогда смеялись они, а теперь — Он. Стоило бы им только прочесть на лицевой стороне монеты: «Tiberius Caesar, divi Augusti filius», «Кесарь Тиберий, Августа Божественного сын» и на стороне оборотной: «Pontifex maximus», «Первосвященник», — чтобы понять насмешку. [746]
746
Madden, Jewish coinage, 247. — Klostermann, Das Marcusev., 139.