Иисус неизвестный
Шрифт:
Более чем вероятно, что «заведующий казнью сотник» знает главное против Иисуса обвинение врагов Его, иудейских первосвященников:
Он должен умереть, потому что сделал Себя Сыном Божиим (Ио. 19, 7);
знает, что Иисус распят и по римским законам как «оскорбитель величества», «противник кесаря» (Ио. 19, 12), единственного «сына Божия» — «Сына богов»; не может не знать и того, что, «громко возглашая», , по свидетельству Луки, [1006] свое исповедание перед всем иудейским народом, становится и он сообщником распятого «злодея», таким же «противником
1006
Лк. 23, 47, Cantabr. D.
– R. A. Hoffmann, 627.
Здесь, на Голгофе, где снова, как уже столько раз в жизни Сына человеческого, но теперь, как еще никогда, судьбы мира колеблются на острие ножа между спасением и гибелью, — это исповедание сотника решает, что мир все еще может спастись. «Есть ли в мире живая душа?» — на этот вопрос, вопль умирающего Сына Божия отвечает один из сынов человеческих: «Есть!» — и спасает мир здесь, на Голгофе, почти так же, как Петр в Кесарии Филипповой, когда на вопрос Иисуса: «Кто Я?» — отвечает: «Ты — Христос, Сын Божий».
Если этот безымянный исповедник — вовсе не будущий «святой» Лонгин апокрифов, а такой же вечный грешник, как мы, то и мы с ним могли бы на Голгофе присутствовать — его глазами увидеть лицо, его ушами услышать вопль Умирающего и его устами исповедать Вечно Распятого и Неизвестного: истинно, этот человек — Сын Божий.
Что слышится сотнику в последнем вопле Господнем — смерть? Нет, победа над смертью:
смерть поглощена победою. (Ис. 25, 8.)
«Дух испустил», у Марка (15, 37) и Луки (23, 46), а у Матфея (27, 50) и Иоанна (19, 30): «предал дух»; по-арамейски: mesar ruheh, что значит: «предал, отдал свободно».
Я отдаю жизнь Мою, чтобы снова принять ее (Ио. 10, 17), —
«умираю, чтобы воскреснуть».
Вместо «громкого вопля» двух первых Евангелий, у двух последних — тихие слова, тишайшие из всех человеческих слов. Тут нет противоречия: смысл этого смертного мига, слишком для человеческого смысла божественный, ни в какое человеческое слово невместимый, одинаково верно угадан, насколько это возможно, в обоих свидетельствах. В том «громком вопле» — все еще трудный, на ристалище, бег, хотя уже последний, стремительный шаг его, последнее движение руки, хватающей победный венец, а в этих двух тихих словах — венец, уже в руке Его сияющий.
Отче! в руки Твои предаю дух Мой! —
по-арамейски:
Abba! bidach aphked ruhi —
шестое крестное слово Господне в III Евангелии. [1007]
И, сие сказав, испустил дух. (Лк. 23, 46).
Совершилось! —
по-арамейски:
moschelam, —
седьмое, последнее слово в IV Евангелии. [1008]
…Сказал: совершилось! и, преклонив голову, предал дух. (Ио. 19, 30.)
Греческое слово — от того же корня, как «конец»: «совершилось» — «кончилось», конец Сына — конец мира.
1007
Dalman, 196–197.
1008
В
Многое включается для благочестивого иудея в глубоком смысле арамейского слова moschelam: и тихий свет вечерний — начало покоя субботнего, отдыха от семидневных трудов, и вечное субботствование царства Божия: «В день же седьмой почил Бог от всех дел Своих» (Быт. 2, 2): так же почиет Сын в лоне Отца, в тихом свете дня невечернего, в покое Субботнем, «совершив» дело Свое. В смерти Его, так же как в жизни, — тишина совершенная.
Ты — Мой покой. Моя тишина, tu es requies mea, —
скажет Сыну Матерь-Дух.
Я прославил Тебя — осиял, (имя Твое), Отче, на земле; совершил дело Твое, которое Ты дал Мне совершить.
И ныне прославь Меня — осияй, , Отче, у Тебя самого славой — сиянием, , которую Я имел у Тебя, прежде бытия мира. (Ио. 17, 4–5).
Это и значит: «Крест прежде был, нежели стать земле».
В тот же миг-вечность, в который Сын говорит Отцу: «Для чего Ты Меня оставил?» — Он уже снова принят Отцом.
Только на малое время Я оставил Тебя, и снова приму Тебя, с великою милостью. (Ис. 54, 7.)
В тот же миг — вечность — совершается и Сошествие в ад — смерть, и победа над смертью — Воскресение: «смертью смерть попрал».
Это не только мистерия — то, что было, есть и будет всегда, в вечности, но и история — то, что было однажды, во времени. Было что-то в лице и голосе Умирающего, что в слове: «совершилось!» — верно угадано сердцем и запечатлено в памяти слышавших этот голос и видевших это лицо.
Словом этим замкнут круг Семи крестных слов. Только поняв их все вместе, можно понять и каждое в отдельности.
Первое: «Отче! прости им».
Второе: «ныне же будешь со Мною в Твоя»,
Четвертое: «Боже Мой! Боже Мой! для раю».
Третье: «вот сын Твой; вот матерь чего Ты Меня оставил?»
Пятое: «жажду!»
Шестое: «Отче! в руки Твои предаю дух Мой».
Седьмое: «совершилось!»
Семь слов — как бы семь цветов смертной радуги, сливающихся в белый цвет Воскресения.
И дух Его вознесся на небо,
— простодушно добавляет один из древнейших кодексов, Сиро-Синайский, к свидетельству Марка: «испустил дух», — как будто может быть сомнение в том, что в ад Сошедший не остался в аду. [1009]
1009
R. A. Hoffmann, 626.
В самое небо… вошел Христос… чтобы предстать… за нас пред лицо Божие. (Евр. 9, 24).
…И завеса в храме разодралась надвое, сверху донизу. (Мк. 15, 38.)
В этом «чуде-знамении» — уже не история, а мистерия — «образ небесного в земном», (Евр. 9, 23): как бы сама в себе не вмещаясь, история и здесь переплескивается в мистерию. Что значит это раздирание «завесы», , закрывающей вход в Святая святых, верно и глубоко объясняет Послание к Евреям: «В самое небо вошел Христос», и люди могут отныне —