Ильич
Шрифт:
Всё началось с того, что однажды Дымова, как заместителя главы заводского профсоюза, командировали за счет предприятия в Аргентину – на другой завод компании – для обмена опытом. Ох и дорого заплатили недальновидные менеджеры из Детройта за свою ошибку! Аргентинские друзья быстро объяснили русскому Че* Педро, что профсоюз – это серьёзная сила, с помощью которой пролетариат может на равных разговаривать с администрацией. Оказалось, что даже в такой стране как Аргентина (не самой богатой!), коллеги русских рабочих получают точно за такой же труд в два раза больше, и это притом что цены там существенно ниже московских.
* По-аргентински «товарищ»
Из командировки Дымов возвратился настроенным на борьбу.
– Товарищи! – неожиданно на первом же собрании обратился профсоюзный функционер к рядовым членам организации, – вы думаете, профсоюз – это только продуктовые наборы на Новый год и коллективная пьянка?! Вы ошибаетесь, как ошибался когда-то и я! Профсоюз ничего не дает – он завоевывает!
Слушатели были ошарашены. Тем не менее зал поддержал предложение мятежного оратора выдвинуть администрации завода требование заключить с коллективом трудовой договор на условиях, выгодных всем сотрудникам предприятия. После митинга к Дымову выстроилась длинная очередь охотников пожать руку.
– Ты что, с ума сошёл! – накинулся на своего зама после собрания шестидесятилетний глава профкома. – Тебе что, плохо живётся, не хватает чего-то? Ведь жирный довесок к своей основной зарплате имеешь за работенку непыльную, плюс льготы разные… Чего рыпаешься?
– А по-вашему, Фёдор Кузьмич, это нормально, что, работая на одного работодателя, московский сварщик получает в несколько раз меньше своего коллеги из страны «третьего мира»? И с переработками надо разобраться: почему дополнительные часы и смены у нас на заводе не оплачиваются по льготным тарифам, как это прописано в Трудовом кодексе? Что же мы за профсоюз, если плюём на интересы рядовых членов организации?..
Ессеев с враждебным изумлением взирал на своего молодого зама. Опытный аппаратчик, закалённый в номенклатурных войнах и знающий истинную цену разговорам об интересах народа и социальной справедливости, не мог понять, как проглядел в этом парне опасного соперника. «Смотри-ка, как ловко повернул! – говорил себе глава профкома, разглядывая внезапно прорезавшегося конкурента. – Выходит, ты такой весь из себя бескомпромиссный борец за идею, искренне печёшься об интересах трудящихся… А я вроде как заплесневелый ретроград получаюсь, хлебаю из привилегированного корыта, и на народ мне плевать. А значит, гнать меня в шею из председателей к такой-то матери, а тебя – на моё место. Не-ет, парень! Врёшь! Такую рокировочку со мной не проведёшь».
Быстро просчитав ситуацию, после коротких колебаний глава профкома принял сторону Дымова и согласился противостоять администрации. С момента того самого разговора крепкая коренастая фигура Фёдора Кузьмича на всех собраниях и планёрках находилась рядом с фигурой Дымова. И если заводской доктор стал знаменем и душою борьбы, то председатель профкома олицетворял теперь опыт и прогрессивную гибкость убеждений. Коллектив предприятия впервые зауважал своего профсоюзного вожака.
На первых порах руководство завода достаточно снисходительно наблюдало за игрой в оппозицию. Но постепенно, по мере укрепления профсоюзной структуры, с привлечением в организацию новых членов и выдвижением администрации серьёзных требований, «банда Дымова» начинала представлять собой всё более серьёзную угрозу прибыльному бизнесу. Идти на уступки работодатель не собирался, и потому попытался придушить опасную крамолу в зародыше.
Сначала Дымова решили подкупить серьёзным повышением зарплаты, но Пётр вежливо отказался. Тогда его вызвали в Департамент персонала и предложили на год за счёт предприятия поехать учиться в Англию. Привыкнув иметь дело с всегда готовыми на услуги русскими бюрократами, американцы были уверены, что все русские продаются. Поэтому их озадачила, а затем всерьёз напугала загадочная несговорчивость доктора. Тогда была развёрнута мощная компания по дискредитации молодого профлидера и его идей.
Служба безопасности принялась собирать компромат на Петра и нашла его без особого труда. В цехах и офисах появились стенгазеты с подробным описанием «подвигов» Дымова в качестве сотрудника недавно разгромленной финансовой пирамиды. По заводскому радио регулярно рассказывали о нём весьма неприятные вещи. А вот что писал журналист корпоративной многотиражки: «Остаётся только гадать, как вынужденный уволиться со «Скорой помощи» в связи с тёмной историей врач, нарушивший Клятву Гиппократа, просочился на наш завод. Теперь этот беспринципный и ловкий молодчик использует вас, уважаемые коллеги, для шантажа администрации. Но его цель – вовсе не улучшение положения поверивших ему людей. Дестабилизируя ситуацию на предприятии, он рассчитывает выжать из руководства прибыль для себя лично. Это не что иное, как криминальный рэкет, организованный негодяем в собственных корыстных интересах. Простые же работники, то есть вы, – лишь разменная монета в этой игре…».
Это был серьёзный информационный нокдаун. Петр видел, что часть его сторонников от него отшатнулась. Ессеев тоже потирал руки, ожидая, что скомпрометированного конкурента вот-вот уберут с завода. Необходимо было как можно скорее ответить ударом на удар – да так, чтобы отправить противника в нокаут.
Аргентинские товарищи многому научили Петра, да он и сам теперь повсюду искал информацию о методах профсоюзной борьбы. Для начала через сочувствующих работников бухгалтерии Дымов получил копии документов, которые явно свидетельствовали о значительной выгоде, полученной заводом за предыдущий год. Между тем администрация мотивировала своё несогласие повышать работникам зарплату и улучшать условия их труда убыточностью производства, вызванной кризисом. Выяснилось, что на оплату «туземного» российского персонала американцы тратят лишь пять процентов получаемой прибыли, тогда как в США на эти цели расходуется тридцать пять-сорок процентов дохода. Более того, под прикрытием кризиса менеджеры на треть сократили зарплаты персоналу, и в то же время одаривали себя сотнями тысяч евро в качестве бонусов.
На собраниях Пётр и верные ему активисты профсоюза стали регулярно рассказывать работникам предприятия правду; шли в ход и листовки. Доклады активно обсуждались не только на собраниях профкома, но и в цехах. Работники начинали понимать, что профсоюз не лжет, а вот администрация беспардонно обманывает трудовой коллектив и не остановится ни перед чем в своём стремлении и дальше выжимать все соки из дешёвой русской рабсилы. Теперь грязные слухи, которые продолжало через своих агентов распускать заводоуправление, желая ещё больше опорочить Дымова, играли против самого руководства. В какой-то момент Петру стало ясно, что настала пора применить самое мощное оружие профсоюзной борьбы – забастовку.
Глава 5
31 марта 1878 года вердиктом суда присяжных была признана невиновной Вера Засулич, стрелявшая за два месяца до этого в петербургского градоначальника Трепова. Девушка под вымышленным предлогом добилась аудиенции у генерал-губернатора. Войдя в кабинет, она несколько раз выстрелила в Трепова из револьвера почти в упор. Градоначальник был тяжело ранен, но, к счастью, выжил. Поводом для покушения стало то, что Трепов, производя инспекцию тюрьмы, ударил по лицу заключенного студента Боголюбова. В действительности же градоначальник не ударил Боголюбова, а лишь сбил с него головной убор, который тот не пожелал снять, как это полагалось сделать при появлении администрации по правилам тюремного режима. Значительная часть русской интеллигенции проявила сочувствие к мстительнице, и это повлияло на решение коллегии присяжных.
Оправдание откровенной террористки, с одной стороны, стало триумфом русской адвокатской школы. Одновременно скандальный приговор, по мнению многих историков, спровоцировал невиданный разгул террора, причём не только в России, но и в Европе. Кстати, за весь 1899 год из 83 подсудимых, признанных российскими судами виновными в «смертоубийстве», этапом в Сибирь по приговору судов отправились лишь четверо мужчин.
Именно в такой обстановке – излишней мягкости властей и бурного одобрения российской либеральной общественностью действий революционных боевиков и спасающих их от казни и каторги красноречивых защитников – Владимир Ульянов добился, наконец, разрешения сдать экстерном экзамены за весь курс юридического факультета. Причём взять штурмом он вознамерился самый престижный в России – Санкт-Петербургский университет.