Илья Муромец и Сила небесная
Шрифт:
– Купцов мирных.
– Какие же они твои? Они ничьи.
– Нет мои! Потому что я встал с печи, чтоб защищать братьев-славян.
– Батя, так мы ж тоже братки-славяне! Значит, он и нас защищать должен! – загоготал Сыч.
– Нет, вы не нашего роду-племени, – тихо, но твёрдо проговорил Илья. – Вы хуже половцев и печенегов. Те хоть на чужие страны идут, а вы на своей земле братскую кровь проливаете. И покуда я жив, не будет вам пощады!
– Покуда жив… – эхом повторил Соловей и спокойно добавил. – Значит, убить тебя придётся. Не соврал Нагай, что с тобой договориться нельзя.
– А вы, батяня, свистните! – ввернул Сыч.
– Свистни, Соловей, свистни, – поддержал Сычонка Нагай. – А то по-другому с ним не сладить.
– Не учи учёного: сам знаю, что делать, – отмахнулся Соловей-разбойник и, растянув рот в зловещей ухмылке, сунул в него четыре пальца…
Свист был страшен. Илье показалось, что в его уши вонзились трёхгранные парусные иглы, а в лоб ударил кузнечный молот. Но он устоял на ногах, зато Бурушка испуганно заржал и попятился. Как и все кони, он не любил резких звуков, особенно шипенья змеи, волчьего воя и визга нагайки, а в свисте Соловья эти звуки не просто смешались, а наполнились такой чёрной злобой, что на месте Бурушки любой карачаровский тяжеловоз тут же помер от страха.
– А ну, стой, травяной мешок, волчья сыть! Негоже богатырскому коню от соловьиных песен шарахаться! А боишься, делай, как эти, – прикрикнул на Бурушку Илья и кивнул в сторону Сыча и Нагая, которые предусмотрительно зажали уши ладонями.
Убедившись, что грозное оружие Соловья оказалось страшным, но не смертельным, богатырь ухмыльнулся в усы, однако тут же понял, что недооценил противника. Разбойник и не думал убивать его своим свистом. Конечно, такой посвист мог огорошить любого, а иного и вправду сбить с ног, но главное его назначение было в другом. В один миг лес взорвалась треском веток и надсадным сопением. Ещё миг – и поляну заполнили разбойничьи рожи, обезображенные злобой и шрамами.
Однако среди этого сброда Илья сразу приметил более серьёзных противников. Это были наёмники-викинги, одетые в богатые доспехи и вооружённые по последнему слову ратного искусства. В отличие от тяжело сопящих любителей лёгкой наживы с воровато бегающими глазами, викинги дышали ровно, а уверенные взгляды ясно говорили об их несокрушимо-спокойной силе.
Это усложняло задачу. К тому же в отличие от муромского торжища перевес сил был таким разительным, что и ножей доставать не надо. Хватит простого броска-наката, чтобы сбить богатыря с ног и растоптать коваными сапогами.
Илья украдкой оглянулся, словно надеясь увидеть смышлёного мужичка, но его не было и быть не могло, а если бы и оказался рядом, какую толковую подсказку он мог дать? Разве что посоветовать сломать меч о колено и сдаться на милость победителя…
Но Муромец не стал сдаваться. «Господи, благослови!» – мысленно проговорил он и вдруг начал действовать так быстро, что мысль не поспевала за руками. Первым делом богатырь выхватил из колчана три стрелы и воткнул их в землю перед собой. Одновременно он сорвал с плеча лук и одну за другой выпустил стрелы в Соловья, Нагая и Сыча. Те словно подкошенные повалились на землю. При виде столь стремительно поверженных главарей по толпе разбойников пронёсся вопль ужаса, от которого они словно прилипли к земле, не в силах сделать шага.
Заметив это, Илья стал действовать ещё быстрее. Он схватил за ноги самого высокого викинга, закованного в тяжёлые доспехи и, раскрутив его над головой, обрушил на передние ряды…
Это было ужасное зрелище, но грохот был ещё ужасней. Скрежет стали заглушал стоны поверженных врагов и крики тех, кому удалось вырваться из смертельной круговерти и ринуться наутёк, бросая оружие, чтобы не путалось под ногами. Однако далеко не убежал никто, поскольку в бой вступил утыканный соснами лес.
Говорят, у страха глаза велики. А вот ужас глаз не имеет… Ошалевшие разбойники сослепу натыкались на крепкие стволы, а дремучие кусты намертво вцеплялись в их кольчуги. Наверное, не стоило так быстро убегать и уж точно не надо было натыкаться на лакомившихся мёдом медвежат с медведицей и злить своими криками и без того злых лесных пчёл.
Единственным, кто не успел поучаствовать в сражении, оказался Бурушка, но и он утешил себя тем, что от души лягнул одного нарвавшегося на него громилу…
Уяснив, что бой окончен, Муромец подошёл к стонущим главарям. Они были живы, но не представляли большой опасности, потому что каждый был ранен в правое плечо. Это могло показаться невероятным совпадением, если бы Илья именно туда не целил… И хотя бандиты заслужили куда большего, богатырь не стал сводить счёты. Наоборот, он вытащил стрелы, аккуратно обломав наконечники, а затем промыл раны, засыпанные землёй, и приложил к ним листья подорожника, что загодя дал смышлёный мужичок.
– Ай! Ой! – вскрикивал рыжий Сычонок при каждом прикосновении.
Соловей Одихмантьевич и Нагай молчали, но при этом так скрежетали зубами, что уши закладывало.
Закончив перевязку, богатырь опутал всех троих одной верёвкой и погнал в туда, где пахло жареным кабаном.
ОЛАВ ПРЕКРАСНОВОЛОСЫЙ
Если бы не кабан, Илья искал бы разбойничье логово до утра. Ведь вряд ли разбойники добровольно показали бы ему путь к своему жилью. Наоборот, они водили бы его по лесу, пока не заманили бы в волчий капкан или в медвежью яму. А что с них взять – разбойники!
Соловей несколько раз пытался свернуть влево или вправо, но Илья уверенно шёл на запах жаркого и вскоре его взору открылась укромная поляна. Вернее, даже не поляна, а большая плешь, образовавшаяся в непролазной чаще после корчевания деревьев.
Из распиленных стволов разбойники сложили себе чёрные избы. Чёрными они назывались из-за того, что печной дым выходил не через трубу, а через специальное волоковое оконце под потолком. Это было не шибко удобно, но, видать, среди лихих рубак не нашлось умелого печника.
Посреди поляны в выжженном круге дотлевали угли, а на вертеле доходил кабан с надгрызенной ляжкой. Неподалёку у большого дубового стола хлопотала распаренная до красноты баба в вышитом бисером платье и жемчужном ожерелье. От жара костра её потное лицо лоснилось, словно самоварный бок.
«Ишь ты! – подумал Илья. – Хорошо живёт подорожная вольница, ежели разбойничья прислуга княжной рядится».
Но он ошибся. Баба была не служанкой, а законной супругой Соловья Одихмантьевича. Звали её Евлампия, и в молодости она была застенчивой девушкой, заливавшейся краской не от жара печи, в которой пекла кашу, а от любого нескромного взгляда. И хотя от женихов у неё отбоя не было, всех враз отбил Соловей, выкравший выгодную невесту из отцовского дома вместе с отцовскими сбережениями.