Им помогали силы Тьмы
Шрифт:
Глава 10
Единоборство двух умов
Грегори в ужасе посмотрел на нее.
— Да нет, быть того не может. Ты, наверно, ошиблась, почудилось тебе. Не мог он пойти на такой страшный грех, как кровосмешение.
— Это правда! — воскликнула она. — Все правда. Я все это видела собственными глазами.
Она залилась слезами, Грегори старался как-то утешить ее, успокоить:
— Ну-ну, успокойся, милая, успокойся. Конечно, быть свидетелем подобной сцены — это кого угодно выбьет из колеи. Но, дорогая, не плачь, возьми себя в руки. Теперь, по крайней мере, мы знаем правду о нем. Стефан
— Это ужасно! — всхлипывала Эрика. — Когда я увидела, чем они занимались там, на алтаре, меня чуть не стошнило. Это было так отвратительно, так мерзко.
— Дорогая, я прекрасно понимаю, что тебе пришлось пережить, но, видно, сатанисты ни перед чем не останавливаются при отправлении своих богомерзких ритуалов. Наверное, чем более гадкие вещи они творят, тем большую власть получают от Сатаны. Остается только пожалеть бедную Хуррем: она полностью во власти отца. И теперь понятна причина ее горького пьянства. Я не думаю, что то, что ты видела сегодня ночью, — впервые в их отношениях. Без сомнения, у нее доброе сердце, ей отвратительно то, к чему принуждает ее отец, но она ничего не может с этим поделать: он — мастер, а она лишь служанка.
Продолжая всхлипывать, Эрика закивала в ответ.
— Да, я… я уверена, что ты прав. Люди с нечистой совестью часто стараются забыться в вине. Но как же, должно быть, ужасно — служить прихотям этого похотливого козла, ее отца. Мы как-то должны помочь ей-ей надо бежать отсюда!
Грегори тяжело вздохнул:
— Дорогая, давай смотреть на вещи трезво. Каким бы сильным ни было твое стремление помочь Хуррем, ты не должна этого делать, по крайней мере сейчас. Потому что я ничем не могу тебе помочь. Пока я не встану на ноги и не смогу отвечать за свои действия, мы оба находимся во власти Малаку. Тебе придется — как бы тяжело это ни было — выглядеть как можно более естественной в общении с ними. Так, будто ничего не произошло, понимаешь?
Она резким движением отодвинулась от него, посмотрела на него непонимающими глазами, болезненно наморщила лоб и воскликнула:
— Разве я тебе не сказала, дорогой? А может быть, и не сказала… Они знают, что я подсматривала.
— Что-что? Нет, нет, успокойся. Откуда им знать?
— Понимаешь, когда я подсматривала и поняла, что там происходит, я распрямилась и поскользнулась, а руками ни за что не держалась. Я поскользнулась и задела туфлей за прогнившую доску, и она упала туда к ним. Они, конечно, услышали, что кто-то подсматривает за ними… остановились, ну, прекратили… то, чем там занимались, и посмотрели в мою сторону. Они наверняка догадались, что это я шпионю за ними — а кто же еще там мог оказаться?
— Ну, может, какой-то бродяга забрался в развалины, чтобы переночевать не под открытым небом, — предположил Грегори. Но еще до того, как закончить фразу, он уже знал, что пытается обмануть и ее и себя: развитая интуиция Малаку обязательно подскажет ему, что на крыше ночью была Эрика.
— Нет, конечно же, это не подходит, — быстро согласился он сам с собой. — Плохо, дорогая, очень плохо. Но не будем все рисовать только в черном свете. Малаку знает, что мы не в том положении, чтобы устраивать скандал из этой истории, и еще остается слабая надежда на то, что ему самому будет стыдно даже упоминать о том, что ты видела. Иными словами, мы будем вести себя как ни в чем
Эрика после некоторых колебаний согласилась с ним. Она прижалась потеснее к Грегори и надолго затихла. Заниматься любовью она, конечно, теперь уже не могла. Сейчас главным было набраться сил и мужества для возвращения назад, в господский дом, пробираясь мимо часовни. Уже перед рассветом, когда они были уверены, что отвратительная церемония давно завершилась и часовня опустела, она в последний раз поцеловала на прощание Грегори и тронулась в обратный путь.
Утром Малаку пришел в спальню к Грегори как обычно. У него были темные мешки под глазами, а смуглое лицо казалось еще более изборожденным морщинами, чем всегда. Усевшись на стул, он сразу, не откладывая дела в дальний ящик, заговорил:
— Еще до прибытия сюда ваших друзей я предупреждал вас, что с их появлением телепатические контакты между нами будут нарушены. Когда снова появился на сцене Купорович, я решил, что он-то и должен быть этой помехой, но я ошибался. Сила эта заключена в той женщине, которую вы сделали своей любовницей, именно она заслоняет взаимопонимание между нами, и я не потерплю дольше ее пребывания в моем доме. Она должна покинуть его сегодня же вечером.
Грегори и в голову не приходило, что Малаку может потребовать от него такой жертвы, этот удар захватил его врасплох.
— Ах ты колдун проклятый! Это потому, что она случайно тебя увидела за твоими мерзкими проделками, да?
Малаку кивнул.
— Она сама виновата в таком финале — подглядела те вещи, которые ей видеть не полагалось.
— Это уж точно, что видела, то видела! Она, видите ли, подглядела! Ах, как безнравственно! А трахать свою собственную дочь, что противно всем законам Божьим и людским, это что, нравственно? Мы теперь знаем, кто ты такой есть — гнусный сатанист! Ты служил Черную Мессу с ее участием, ты приносил ее в жертву Сатане. Этого ты не можешь отрицать!
— Я и не стремлюсь что-то отрицать. Но отчаянные ситуации могут быть разрешены только отчаянными способами. Любая Черная месса, как вы ее именуете, служится с определенными конкретными целями. Хотя я вам ничего об этом не говорил, но вы в курсе той отчаянной ситуации, в которой оказалась Хуррем с Гауффом благодаря вам, кстати. Так вот, Гауфф должен умереть, и церемонию я провел именно с этой целью.
Грегори с секунду обдумывал, насколько может соответствовать истинному положению дел такое объяснение, и сказал:
— Я знаю, что вы не согласны на ее брак с Гауффом, и еще мне известно, что она не так категорически относится к его предложению, как вы. И это отнюдь не облегчает вашей вины. И то, что вы принудили ее к греху кровосмесительной связи с вами, чтобы навеки погубить и Гауффа и ее, — этому не может быть прощения. Уж лучше бы вы вместо этого ужасного и противного человеческой природе акта закрыли бы глаза на то, что он немец и нацист. Ведь вы пошли на это, когда ее мужем стал фон Альтерн. Вы пошли даже дальше: вы продали ее ему — вы сами мне говорили.