Им помогали силы Тьмы
Шрифт:
Малаку устало провел рукой по черным с проседью волосам. Затем слегка пожал плечами и уже менее агрессивным тоном произнес:
— Там было совсем другое дело. Может быть, вы станете понимать меня лучше, если я скажу вам, что любил я за свою жизнь только двух женщин: свою жену и Хуррем.
Я женился, когда моей будущей жене было всего шестнадцать, и, когда Хуррем исполнилось столько же, она стала как две капли воды походить на свою покойную мать. Обвиняйте и проклинайте меня сколько хотите, но именно тогда я и растлил Хуррем. Я не могу сказать, чтобы она была очень уж против сама, потому что обо мне она была более высокого мнения, чем обо всех мужчинах, которых ей доводилось встречать за ее короткую жизнь. В течение десяти лет мы были счастливы с ней, и наши отношения не имели ничего общего с сатанизмом. А потом она на одном приеме встретила фон Альтерна и влюбилась в него без памяти. Но я-то ведь любил ее и как дочь и как женщину, она так меня просила, так умоляла — и я сдался, я сделал все, все, чтобы она была с ним счастлива.
Прошли годы, и разразилась война. Я покинул Польшу, переехал сюда. Фон Альтерн — человек военный, он отправился выполнять свой воинский долг. Хуррем же, по натуре женщина очень страстная, была в том именно возрасте, когда стремление к сексуальному удовлетворению в женщине сильнее всего выражено, и мне не стоило большого труда убедить ее вернуться к прежним нашим взаимоотношениям. К тому времени я уже далеко продвинулся вперед в своих оккультных изысканиях, и мне требовалась помощь женщины. Поначалу она не хотела принимать участие в священных ритуалах, тогда я загипнотизировал ее, и она отдавалась мне в кульминационный момент обряда под гипнозом. Дальше я стал ослаблять гипнотическое воздействие на нее, когда мы занимались любовью, так сказать, в традиционно культовом обряде, до той поры, пока она сама не втянулась и не приняла с покорностью ту роль, которую назначила ей Судьба. И начиная с этого момента по установленным звездами благоприятным числам я продолжаю наслаждаться ее телом, совмещая это удовольствие с моими оккультными обрядами. Вот в такой стадии развития и обстоят сейчас наши дела.
С ужасом и отвращением выслушал Грегори эту удивительную исповедь.
— Так вы ее превратили в свою рабыню, в такую же прислужницу Дьявола, как и вы сами! — воскликнул он.
— Можете называть ее так, как вам заблагорассудится, — с вызовом отвечал Малаку, — но она также и моя единственная любовь, и я не позволю ее никому у себя отнять. И не позволю никому и ничему становиться между ней и мной. Вот поэтому-то Гауфф и должен умереть, и ваша женщина, которая пытается разлучить нас, именно по этой причине должна покинуть мой дом.
— Но я, — запротестовал Грегори, — я не смогу без нее обходиться.
— Тарик и я вполне справлялись с уходом за вами, когда ни ее, ни Купоровича здесь не было, а теперь, когда вы выздоравливаете, нам будет легче справляться с этими нехитрыми обязанностями.
— Может, и так, но я провел столько недель в полном одиночестве, без надежды на будущее. И мне необходимо, чтобы она была рядом со мной.
— Вам придется потерпеть.
— Да какого черта?
— Потому что, если она будет здесь, она будет мешать нашей с вами телепатической связи.
— Не будет вам никакой телепатической или еще какой другой связи! Я об этом позабочусь. Ничто на свете не заставит меня отдавать мою волю для подобных целей. Я не позволю вам превратить меня в прислужника Сатаны.
Черные глаза Малаку метнули гневные молнии, но голос его был тверд и спокоен.
— Одно не вытекает из другого. Вам совсем не обязательно становиться слугой Князя Тьмы, но вы будете подчиняться тому, что я вам прикажу. И я вам приказываю сказать фрау Бьорнсен, когда она навестит вас сегодня днем, что ей следует ухать из Сассена сегодня же вечером.
— Она откажется и пошлет вас ко всем чертям, где, кстати, вам и место.
— Она не откажется. И если она не горит желанием привести гестапо сюда, она покинет Сассен без дамских сцен и скандалов. Не забывайте, что вы пока беспомощный калека и находитесь целиком в моей власти. Я могу, к примеру, уморить вас голодом, пока вы сами не изъявите желания отослать ее отсюда. Но мне не хочется затягивать процесс вашего выздоровления. Скорее я изберу более легкий путь: Герману Гауффу станет известно, что у нашей шведской гостьи очень опасные взгляды — опасные как для нее, так и для существующего в Германии режима. Ее просто депортируют.
Грегори понял, что его загнали в угол. Если он позволит Эрике — а он слишком хорошо знал ее прямой и бескомпромиссный характер — сопротивляться решению Малаку, то тот донесет на нее, документы ее подвергнутся тщательной проверке, и если там будет хоть какая-то зацепка, то гестапо начнет копать и дальше, выяснится, кто она такая… Нет, лучше об этом даже не думать. А если она предъявит на границе свои «корочки», никто особенно придираться к ней не станет, ведь прошла же она через паспортный контроль, когда пересекала границу Рейха по дороге сюда. Ну а если они проигнорируют его угрозу, основываясь на убеждении, что он не посмеет привлечь внимание гестапо к их баронскому гнездышку с турецко-еврейской начинкой, как им противостоять этой темной схеме, если в его арсенале столько способов давления на них?
— Отлично, вы меня убедили, — едва сдерживая бессильную ярость, процедил Грегори сквозь зубы, — раз вы так настаиваете, я скажу ей, чтобы она уехала.
Тяжкое это было прощание, редкие случаи расставания с любимой оставляли у него такой горький осадок в душе. Три часа они бились над проблемой, как бы им обойти чернокнижника, заставить его взять обратно свое требование, но все впустую. Наконец они с тяжелым сердцем попрощались и, заливаясь слезами, Эрика пообещала Грегори, что немедленно по приезде в Швецию пришлет телеграмму Хуррем.
Двое суток Грегори не спал, почти ничего не ел, беспокоясь за Эрику и размышляя о собственном положении, Малаку к нему не заходил, и он предавался тревожным мыслям, пытаясь угадать, что теперь на уме у сатаниста. К концу второго дня, уже поздно вечером, пришел Малаку и принес адресованную Хуррем телеграмму. Она была послана из Треллеборга, датирована минувшим днем, и текст ее был следующий: «Ужасные пограничники но скоро все позади спасибо щедрое гостеприимство. Зельма».
Когда Грегори ознакомился с текстом телеграммы, Малаку сел на стул и заговорил:
— В последнюю неделю ум мой был настолько занят проблемами, связанными с Хуррем, что я не умел возможности уделять вам достаточно внимания, но теперь я, к счастью, могу подумать и о других вещах. Вы же, в свою очередь, убедились в том, что фрау Бьорнсен благополучно прибыла в нейтральную Швецию, и тоже свободны от ваших забот. Итак, давайте побеседуем.
— Мне не о чем с вами беседовать, — тихо и решительно проговорил Грегори. — Единственная вещь, которая теперь занимает мои мысли, — это мое скорейшее выздоровление, которое освободит вас от моего присутствия в этом доме. И чем раньше я поправлюсь окончательно — тем лучше для всех нас.