Им помогали силы Тьмы
Шрифт:
Наконец, вскоре после полуночи дверь тихонько скрипнула, и Эрика проскользнула в комнату. Когда он зажег свет, то увидел, что, кроме пальто из верблюжьей шерсти, на ней была только ночная сорочка. Она слегка запыхалась, на щеках играл румянец, волосы были не прибраны и рассыпались по плечам живописными прядями, и от этого женщина выглядела еще более прекрасной. Глаза ее были огромны и сияли, она с улыбкой сделала кокетливый пируэт, развязала пояс, освободилась от теплого пальто и быстро сбросила сорочку.
Он зажмурился, затем открыл глаза и прошептал, очарованный представшей перед ним чудесной картиной:
— Поверишь, но если бы сейчас я тебя увидел впервые, я бы сказал, что это видение — Венера, спустившаяся на Землю.
Она сбросила туфли и склонилась над ним:
— Тогда считай меня настоящей Венерой, и я вознесу тебя за облака! Ах, милый, как же я долго ждала этого мгновения. Ты не представляешь, как мне сильно хотелось тебя все это время.
— А мне тебя, — хрипло ответил он от перехватившего в горле дыхания и протянул ей навстречу сильные руки.
Она бросилась на колени у кровати и, положив ладони ему на грудь, остановила его порыв;
— Прошу тебя, будь осторожен. Ради Бога, только будь осторожен! Лежи спокойно и позволь мне любить тебя. Ты столько раз брал штурмом ворота рая в прошлом. Разреши мне приоткрыть их для тебя самой, но только потихоньку, нежно.
Приподняв подбородок, она раскрыла губы для поцелуя. Грегори заключил ее лицо в свои ладони и приник к губам. Дыхание ее участилось, глаза закрылись в упоении. Когда он отпустил ее, она откинула в сторону одеяло и легла рядом с ним. Перегнувшись, она целовала его снова и снова, в то время как его руки ласкали ее тело. Когда жар их тел стал нестерпимым, она села на него и, как и обещала, вознесла за облака.
На следующий день он ожидал ее прихода с беспокойством. Но все, как выяснилось, прошло благополучно. После долгих поцелуев, шаловливых ласк и подначиваний друг друга о их ночном романтическом свидании, Эрика посерьезнела и сказала:
— У меня есть новости для тебя, и новости неважные. Хуррем сегодня утром сказала мне, что она пообещала Герману Гауффу выйти за него замуж. Она говорит, что это обещание он у нее вырвал силой. После того как нашли вашу рацию, Гауфф поручился за Хуррем и ее отца, а вчера этот подлец пригрозил Хуррем, что если она не согласится на помолвку, то он снимет свое поручительство и донесет в соответствующие органы, что он слышал, как они неподобающим образом отзывались о Гитлере.
Грегори нахмурился.
— Ох, какие же они все-таки гнусные свиньи, все эти фашиствующие молодчики. Бедная Хуррем, мне ее искренне жаль.
Эрика, закуривая сигарету, слегка пожала плечами:
— Не знаю, что и сказать. Она, конечно же, в него не влюблена, но, как мне кажется, для нее это даже что-то вроде облегчения. Чего она действительно боится — так это рассказать все отцу. Кроме того что ему ненавистна сама мысль, что его дочь выходит замуж за эсэсовца, но еще и дикий отцовский эгоизм, он не желает ее ни с кем больше делить. И когда она расскажет ему о помолвке, он, конечно же, придет в ярость.
— Без сомнения, так оно и будет. Но накричавшись вволю, он вынужден будет согласиться. А называла она тебе конкретную дату бракосочетания? Об этом они договорились или еще нет?
— Пока нет, но Гауфф настаивает на том, чтобы церемония была совершена еще до Нового года, а это немногим больше чем четыре недели, считая с сегодняшнего дня.
Когда Грегори стал просить Эрику, чтобы она снова пришла к нему ночью, она наотрез отказалась, мотивируя это тем, что ему противопоказано волнение, и чем скорее он поправится, тем скорее они смогут покинуть это зловещее и опасное место. Увидев его несчастное лицо, она смягчилась и сказала, что ему придется довольствоваться тем, что она будет приходить к нему по ночам два раза в неделю.
На следующее утро Малаку нанес ему дежурный визит, и, хотя он ни слова не сказал о Хуррем, Грегори по его виду понял, что он уже знает о помолвке дочери. Вместе с доктором пришел Тарик, который принес костыли и крепкую веревку, чтобы поддерживать Грегори с помощью петли со скользящим узлом. Таким образом страхуемый ими с обеих сторон, Грегори встал с постели и попытался передвигаться на костылях, но первая же его попытка закончилась неудачно — он слишком долго был прикован к постели, — и, если бы не страховка, он обязательно бы грохнулся на пол, но по мере тренировок, уже на следующий день-другой он мог с грехом пополам сделать несколько неуверенных шагов по комнате.
Дни бежали за днями, и Грегори с нетерпением ждал ночь, когда должна прийти Эрика.
Так оно было и в тот вечер. Тарик унес пустой поднос после ужина, а Грегори, уверенный в том, что мозг Малаку будет занят горестными раздумьями о судьбе Хуррем, мог себе позволить расслабиться и дать волю своему воображению, в предвкушении восхитительных утех предстоящей ночи.
Вскоре после полуночи он услышал торопливые шаги, и в следующую секунду дверь в спальню распахнулась настежь. Памятуя ту осторожность, с какой Эрика пришла к нему в прошлый раз, он решил, что, видимо, произошло что-то непредвиденное, или это не Эрика, а кто-то другой. Он торопливо сел и зажег лампу. В открытой настежь двери стояла дрожащая Эрика. Глаза ее были широко раскрыты, а лицо мертвенно-бледное.
— Дорогая, — позвал ее Грегори. — Ты выглядишь так, будто только что повстречалась с привидением. Что случилось? В замке водятся привидения?
— Нет! — задохнулась она. — Нет, не привидения. Кое-что похуже.
Она закрыла дверь, подошла к постели и, сбросив пальто, забралась к нему под одеяло. Он крепко обнял ее колотившееся в истерике тело и привлек к себе, она отстранилась и зашептала, глядя на него полными ужаса глазами:
— Когда… когда я шла сюда, то заметила, что через щели настила, который служит вместо провалившейся крыши над часовней, пробивается свет; я из любопытства подобралась к одной из щелей и заглянула вниз, и там… Грегори, там служили Черную Мессу, или как она у них зовется по-еврейски. Вместо креста приколочено над алтарем «Древо Сефирота», по обе стороны стоят еврейские подсвечники с семью свечами, но свечи черного цвета. Малаку и Хуррем были одеты в хламиды с изображением знаков Зодиака, а Тарик стоял в стороне и размахивал кадилом.
Она на секунду замолчала, переводя дух, потом заговорила с истерическими нотками:
— Я несколько минут смотрела, как Малаку служит мессу, а потом он перестал распевать заклинания, и они вместе с Хуррем сняли с себя хламиды. Под хламидами у них ничего не оказалось, и они были совершенно голые. Потом Малаку поднял ее на руки и вроде бы стал предлагать ее Князю Тьмы. А дальше, дальше он положил ее на алтарь и… и трахнул ее там. Грегори, он трахается с собственной дочерью! Я не могу в это поверить: с собственной дочерью!