Шрифт:
========== Uno ==========
На кремово-бежевых простынях с рисунками цветущих магнолий и вишневых веточек темнели жирные пятна от ванильного масла. Оно влажно блестящими узкими ниточками стекало по деревянному изголовью кровати, лужицами расплавленного янтаря мерцало на полу и глянцево поблескивало на коже Арклайт. Филиппа лежала на боку, обхватив себя за плечи; кончики ее пурпурных волос слиплись и торчали словно шипы ежевики. На лопатке наливалась кровью ссадина - девушка умудрилась приложиться спиной об угол прикроватной тумбочки, а на стыке плеча и шеи бордовой опухолью с ярко-алой каймой вспухал засос. Во сне Арклайт вздрагивала; она часто страдала от кошмаров, иногда Призм просыпался от крика Сонтаг, от ее бессвязных, бесслезных рыданий. Ее мучило прошлое, полузабытое, истершееся и поблекшее,
Но сейчас Филиппа спала спокойно на перепачканных маслом изломах одеяла, из которых торчала ее нога. У аристократично узкой ступни были длинные, чуть приплюснутые пальцы с темно-фиолетовым педикюром; они потешно поджались, когда мутант тыльной стороной руки нежно пощекотал пятку Арклайт. Она дернула ногой, пряча ее под одеяло, засопела и причмокнула губами во сне. Занятие любовью оставило девушку в изнеможении, она уснула практически мгновенно, успев только поцеловать Призма в висок, пачкая его темно-вишневой помадой, которая сейчас кривыми разводами обрамляла ее рот, припухший после поцелуев, крепких и сладких, как молодое вино. Роберт пьянел быстро, от поцелуев, от ее губ, ее рук, от всей Филиппы целиком. Арклайт давала ему, а Призм все брал и брал и никак не мог насытиться.
Заботливо окутав одеялом плечи девушки, мутант сел на край постели, спустил ноги на пол. Пушистый ворс ковра, белый и жесткий, напоминающий медвежью шкуру, колол ступни; отсветы ночника, красные от перекатывавшихся внутри узкой колбы гелиевых шариков, похожих на медуз, заставляли тело Призма ало вспыхивать и переливаться. Будто он истекал кровью, а кожа Филиппы горела, точно раскаленная медь: прикоснись - и обожжешься. От жара Роберт трескался, изломы наполнялись бледно-розовой сукровицей, которая застывала кристаллической коркой, но никогда не кровили, даже порезы, даже сколы. Призм все чувствовал: голод, боль, жажду; он был… почти обычным, почти нормальным, только целиком из стекла. Мутант не гордился своей способностью, но принял ее, смирился, научился так жить: все-таки некоторым повезло меньше, чем ему; но теперь… собственное тело казалось ему чем-то неправильным и уродливым. Призм не понимал, как он такой мог понравиться Арклайт. Были же ведь Джон, Янош, Сиро, не без “талантов”, но нормальные, из плоти и крови. Роберт все ждал подвоха, ждал, что Филиппа его оттолкнет, отпихнет, словно чумного; ждал и боялся, ждал и не верил, что у них все по-настоящему серьезно. Но Арклайт не уходила, Арклайт его не прогоняла, и любовь Призма густо смешалась с благодарностью за то, что Сонтаг приняла его таким. Его чувства к ней росли… как и желание стать нормальным: оно раздувалось и множилось, будило мутанта посреди ночи, подхватывало и толкало к Арклайт шквальной волной. Роберт не хотел ее терять и закостенел в своей уверенности, что рано или поздно, но девушка предпочтет ему, стекляшке, осколку породы, мужчину теплого и живого.
И судорожно сжатые кулаки мутанта ныли от желания вмазать по зеркалу, так безжалостно демонстрирующему его уродство.
Опираясь рукой на раму, Призм прижался лбом к безучастно-холодной поверхности стекла. Переживания не давали ему уснуть, волнение колючим комком встало поперек горла и тонким звоном забилось в уши, и в голову раскаленным тупым сверлом ввинчивалась мысль: будь у него обычное человеческое тело, как бы они… они бы все равно были вместе? Если бы Филиппа и не обратила внимание на “простого парня”, то Роберт уж точно не смог бы устоять, и не чурался бы прикосновений и ее общества, не избегал бы девушку. Они были бы самой обычной влюбленной парой…
Призм тяжело вздохнул, отпрянув от зеркала, и застыл, встретившись глазами с отражением Филиппы. Девушка не спала, лежала на спине, раскинув руки у головы, и наблюдала за мутантом, сонно щурясь. На щеке у нее отпечатались складки наволочки, одеяло сползло, и кончиком языка Арклайт трогала треснувший уголок рта, который Призм в порыве страсти случайно поранил нижним резцом. Спросонья она была томная, расслабленно-вялая и по-домашнему уютная и милая, и Роберта снова окатило страхом, словно из ушата. Он не мог позволить себе лишиться ее. Не мог.
– Чего не спишь?
– пробормотала Сонтаг, зевая, и с наслаждением потянулась.
– Думаешь, ночью оно тебе что новое покажет?
– девушка подбородком указала на зеркало, бликовавшее ехидно, явно насмехаясь над мутантом. Призм пожал плечами.
– Мне не спится, - он не хотел делиться с Арклайт своими тревогами. Все-таки это его дело, его проблема, и Роберт сам должен с ней разобраться. Филиппа приподнялась на локте, подперев кулаком щеку, и хитро усмехнулась.
– Что, неужели не устал еще? Мало тебе было?
– она отбросила одеяло и погладила себя по животу.
– Если хочешь добавки, иди сюда…
– Всегда хочу, - честно ответил Призм, опускаясь на край кровати. Девушка на животе скользнула к нему и оплела руками за пояс.
– Ну и похотливый же вы товарищ, мистер, - хихикнула она, азартно сверкнув темно-фиалковым взглядом, и прижалась щекой к его бедру. Призм вернул ей улыбку, запуская пальцы в ее волосы, позволяя отливающим лиловым прядям стекать по его ладони. На близость Филиппы по телу прокатился жаркий отклик, но зыбкое красное марево, излучаемое ночником, густело кровавым туманом, в котором, будто наяву, парой огненных рубинов пронзительно сверкнули глаза мистера Синистера.
***
От первого осторожного надреза скальпелем сердце сжалось и быстро-быстро запульсировало, подскакивая на цинковом подносе. Узкий продольный разрез выбрызгивал красную, похожую на томатный сок, кровь на хирургический фартук Эссекса, на его руки, - ученого, убийцы, - которыми он удерживал жарко бьющийся комочек. Сердце колотилось отчаянно, словно живое, рыбкой норовило выскочить из ладони мистера Синистера. Он держал его на весу над столом, кровь текла между его пальцев, капала на поднос, и от звука бьющихся о металл капель по телу Призма прокатывалась звенящая дрожь. Тяжелый влажный кусок мяса в руке Эссекса мелко задрожал, когда ученый вновь потянулся к нему скальпелем, будто чувствуя опасность. Синистер быстро вогнал тонкое листовидное лезвие в упругую плоть; сердце коротко дернулось и тугой струйкой крови ударило ему в грудь. Темные потеки, змеясь, стекали по фартуку с груди на живот, огибали пальцы ученого и срывались сгустками, когда Натаниэль принялся раскрывать, разламывая, сердце, словно перезрелый персик, и от этого зрелища Призма замутило. Мутант неловко отвел глаза, уперевшись взглядом в шкаф, сплошь заставленный пробирками, склянками и колбами. Пронзительно-белый свет дробился в стекле, мутнея, словно бельмо; бряцали медицинские инструменты, мокро чавкала плоть, и сквозь хлюпающий треск и скрежет Роберт едва расслышал утомленный вздох Натаниэля.
– Весьма любопытная вещь - сердце. Ты не находишь, Роберт?
– осведомился Эссекс, откладывая скальпель. Кровь на нем подсыхала, делаясь похожей на клубничный сироп, а с его рук капала тягуче и лениво, словно патока.
– Узел из мышц и тканей, - мужчина запустил пальцы в сердце, еще слабо трепыхающееся, как бабочка, заживо пронзенная булавкой.
– Кусок мяса, - Синистер подкинул его на подносе, и сердце тяжело шмякнулось, как говяжья вырезка, - однако тело умирает, если оно перестает функционировать, - Натаниэль покосился на тело, лежащее под простыней на цинковом столе. Рука с зеленоватой шелушащейся кожей свисала с его края, Призм видел хищно загнутые желтоватые ногти и синие вздувшиеся вены.
– А человек может умереть, если оно разобьется.
Мужчина стянул медицинскую маску на шею. По темным губам пробежала тень, стекшая в уголки рта, где залегла едва заметной улыбкой.
– Заранее прошу простить меня за каламбур, но… тебе когда-нибудь разбивали сердце, Роберт?
– Нет, - отрывисто бросил мутант, стараясь не смотреть ни на Эссекса, ни на труп под простыней. Глаза Синистера впаивались в Призма, жгли, кажется, еще немного, и кристаллическое тело начнет лопаться, пойдет трещинами под взглядом ученого, стаскивающего сейчас с рук медицинские перчатки.