Имена любви

Цветков Алексей

«чудо грифельная черта…»

чудо грифельная черта получилась ловчей чем та производной по ртутным дырам где квадригой греметь гнедым чтобы черное небо дыбом изрыгало фрактальный дым чуть предобморочней чем ты на другом берегу черты угадал за нее ступая где увечная ночь без дня если в оба теперь слепая то вначале кривой была грянь рубин до крови в короне сквозь руины ноздрей и глаз лучше с детства жить покороче чтоб хватило на каждый раз гром по брустверам и куртинам кони по небу без узды все осколки на склад пунктиром муравьиный эскорт в кусты здесь отчизна и чувства прочь бесконечное небо ночь провода где светила висли хмырь с фонариком в проходной как

вас нет напоследок мысли я вам верил всем до одной

Диалог Судьбы и Любви

СУДЬБА

смотри куда он след себе проел извилистей чем древоточец древний как в микросхеме серебро на кремний но электроды впаяны в пробел пока не выцвел весен быстрый ситец и осеням дыханье не свело он слепо верил в истинность всего чему участник был и очевидец где строил дом и дерево сажал о чем загробно меж родными споры и сына бесполезного рожал т. е. не он но мертвые бесполы все решено и ничему не стать другим на свете вопреки старанью не развернуть тетраэдр пятой гранью а дважды два не разумножить вспять как мухи набело в замерзшем воске на чипах отпечалены миры без выбора и червь на терменвоксе уже завел шопена в mp³

ЛЮБОВЬ

взгляни сестра как незаметный клин твою скалу раскалывает в ливень он существует потому что был где кровь распластана лучами линий сложив живые участи в мешок и в полночь прочь украдкой конокрада ты совершила правды на вершок но без любви нам правда не награда с той стороны откуда солнце гость остался дом потомку на поруки венчанный ясенем и грудь подруги вдруг опалит когда наполнит горсть пусть к старости песок струится строже и серебро по кремнию длинней он слово дал и возвратится к ней не тронь его он мой и мертвый тоже свирелью ясеневой в три ствола шепчи шопен мазурку или скерцо все сбудется и правда не твоя умолкнет мозг но не затмится сердце

СУДЬБА

сестра не жертвуй зрение бельму ты вслед теленку а за мной все стадо все станет в точности как я велю или вернее выразиться стало сам воду выдумал и сам плыви но не пеняй что финиш очевиден печален брассом след его в пыли кто серебра и правды очернитель я счет веду из неподвластных мест где все исчезло

ЛЮБОВЬ

amat ergo est

«не проси у природы примера…»

не проси у природы примера в приоткрытом проломе окна две загадки однажды имела не разгадана только одна все мерцает как дождь или жемчуг на траве и в развилке ольхи косарей расспроси или женщин ничего не припомнят они покружи где прощается ветер крен к оврагу и лес в разворот разлюбившие больше не верят но не с ними теперь разговор с высоты все сбылось как хотело тишина поднимает полки наша смерть это женское дело лучше нас понимают они птичье беличье дробью по крыше сердцу вырыта в дерне нора тормоши мое время потише не стучи костяная нога

«командир метрономов и внутренний токарь тоски…»

командир метрономов и внутренний токарь тоски чью марусю москва полмаршрута в метро пробирала голова в галантир если правильно трогал мозги поцеловано в лоб но сперва опали волоски за работу перо а петро принимай панибрата сизым ястребом оземь и в прорезь ворот норови крут в фарфоре арфист поэтапно к природе бобрея круглый гроб сладострастно стояли у нас ноябри горб-то выпрямлен блин но в уста не протиснуть апреля ветерком бороденки брезгливо заплещет хоругвь мощен пращура хрящ но поэты на ощупь тщедушней им пора не сезон жалко бродского нету вокруг чтоб спросить с тебя кушнер или кто-нибудь викинг хоробрый по-доброму я подосиновик в цинке где панцирно мне и кольчужно прямо райская прорезь но взору внутри ни хрена так сияет жемчужно

«а если я пел тирану как пленный дрозд…»

а если я пел тирану как пленный дрозд в тропическом сне где придворные фрукты зрели пускай мне покажут землю где выбор прост я пожил и в курсе какие возможны звери даритель огня и вращатель тугих турбин столь многое спас потому что многих убил в долгу так давай теперь истребит тетради не скажет неаполь ни мантуя где легли над нами лимонные корки или плевки в голодную глину мы и наши тираны я верил что город вечен а он мираж но что остается в грубых руинах раем уже неизбежно коль вышел такой menage a deux что на все века серебриться рядом стремительный воздух в горло вогнал глоток в наветренном времени прерван тот кровоток кто в пепельных розах у ростр водружен на козлы ни царских разъять ни себе царедворских уст угрюм у дороги в порожних глазницах бюст а в недрах берцовые накрест допели кости напрасно брундизий мой греческий обморок зря так смерть обессилит что скоро ни встать ни делать под перечень плача кого заносил в друзья триоль элевсина и все с геликона девять у черной царицы сезонные циклы лиц здесь цезарь узнает месяц он или принц молчанье течет из гортани чья ночь в печали но девять прощайте а прелести нежных трех куда тебе данте и будь ты хоть герман брох пора в колдуны и луча не затмить свечами прими перевозчик латунный обол с языка хоть выколи тьма но булавочный глаз диода двоится внизу или лопасть костра высока я сам раздувал где пылает с тех пор дидона простимся на пристани здесь присягнем сестре вся пряжа речей обрывается в этом костре порожняя тара в обмен на сердца и рассудки безглазые ляжем в стеклянную пыль и траву отныне и мне и ему остальную страну черед населять бесконечные сутки

«таки недолго думал и солгал…»

Can you hear anything, Mr. Kemp?

таки недолго думал и солгал дизайнер динозавров и моркови а где же был он бля когда сигнал с ньюфаундленда посылал маркони молчал чингиз всей квантовой орды сверхструн настройщик обойденный слухом но обоняет ладана огни за что бабло отслюнивает слугам раз он молчит и я в ответ смолчу не керосин же требовать к пожару кто сочинил нам сопли и мочу заслуживает отпуска пожалуй хотя чингиз там впрочем ни при чем мир сирота но в дамках обезьяна стучи маркони чертовым ключом подальше шли сигнал и адресата пусть короток сеанс и черно-бел но у распахнутых в забвенье ставен как счастлив вечерами человек что он при бабе и богооставлен еще стакан и кажется споем в такт вечным ножницам и веретенам как люди мы на острове своем счастливо найденном и обретенном

«колонна надвое где пополам умора…»

колонна надвое где пополам умора недобегущий вмиг к ларьку или в метро лучком увенчанный весь в черточках укропа добыча вечеру а на просвет никто но если обо мне как собралось казаться чуть судорожней риск с пол-зрения назад сквозь перстень пустоты ах небо в ней глазасто всей радугой туда жаль облака слезят на лопасть вечности не в фазе неотложка зато не мешкает стремительной стопой тень учредителя чье солнышко окошко но не в который свет так верили с тобой печально что пора куда котят топили причина той воды кому она горька что редко и не всем дано побыть такими как тополь где метро и зритель у ларька за пригоршню шмелей и суслика на стреме все глупости снести и снова быть вчера ведь жалко остывать в железной катастрофе совсем не хочется но очередь пришла

«вот возраст когда постигаешь дрожа…»

вот возраст когда постигаешь дрожа безжалостной жестью примера что раз красота никому не должна спасают неправда и вера пусть птичкой помечено время с тобой с кем речь приручали теснимы толпой в земных казематах казенных поднимется пламя из недр и трясин но имя которое в сердце носил отсутствует в списке спасенных поднимется голос но тверже молва любого любителя петь из горла полезней молчать и молиться в кривой перспективе не вечно равны текущие в город шеренги травы и рим провожающий китса ура с коромыслом к реке на ветру чуть птичка в графе то и коршун вверху потрепанный блок над непрядвой какие там кони и скифы в пизду гранитные бабы пешком по песку вся смерть получилась неправдой так тяжко намолены эти места скорее бы стала планета пуста своим барсукам и косулям ни эха в горах от позорных острот лишь мраморных граций безрукий фокстрот над греческим битым сосудом немного осталось вот это и есть зеленая бронза гремучая жесть в огне монитор как бумага короткий пробег без обмана