Имена любви

Цветков Алексей

«абеляр элоизе вот что спешу напомнить…»

абеляр элоизе вот что спешу напомнить из пустого ковша порожнего не наполнить если взять утомленных пеших в зной у колодца то что было уже к тому и прибавится столько только тем кто не станет пить вода достается но умножится жажда тех в ком все пересохло в честном диспуте праздную спесь одолеет самый терпеливый и чистому сердцем весь мир отчизна без труда обойдет капканы универсалий кто стоит на торной дороге номинализма ибо истина отпрыск упорства а не каприза вот что следует помнить дитя мое элоиза элоиза в ответ абеляру спасибо отче я могла бы сама но у вас получилось четче я вчера у часовни для вас собрала ромашки потому что другого подарка найти не в силах жалко мать-аббатисса нашла в рукаве рубашки раньше было их больше но не таких красивых и еще я писала по-гречески вам записку но сестра донесла и велели впредь на латыни а латынь проста не пристала такому риску как нас жаль что мы перестали

быть молодыми раньше я гуляла и дальше к ручью и вязу там теперь собаки с мусорных куч с цепи ли иногда я плачу но это проходит сразу ваши мудрые письма меня почти исцелили если трезво взглянуть пожилые ведь тоже люди даже если погасли глаза и обвисли груди даже если рассудок прочь от беды и скуки почему они что они сделали с нами суки

«годы воды нарастая несла весна…»

годы воды нарастая несла весна луковым древком пела в реке плотина следом стелилась по небесам тесьма инверсионным и воплем локомотива место где пристально рос и светил в окно бедных предметов недоуменье вдовье силился стиснуть множество их в одно пусть не единство пусть от силы подобье смысла и слов описать интерьер тюрьмы город в грозу но в мозгу у меня внутри боль постепенно где прожита не страшна меньше вещей небольшая вмещает старость с той стороны видней что весна прошла город просохнет но столько воды осталось бархатны бурые перья над тростником боль серебрится любовью на стебле тонком срезать простой свисток и сыграть на таком не получалось когда начинал ребенком темные плавни не подлежат ножу в лодку котомку потом поплыву поеду только налажу лиру и расскажу как я желал и не смел одержать победу тем кто уже не возьмет ни пера ни копья и никогда не вернется таким как я

«ночью в черную дверь непривычно привинчена ручка…»

ночью в черную дверь непривычно привинчена ручка но ручьями стожары и перистый светел убор в перерыве грозы отвечай человек-почемучка ученик сентября чтобы осени в очи в упор здесь на твердую голову все аксиомы системы понимать и кому так коварно планета кругла плюс на минус в мозгу расскажи электричество где мы чтобы бережно знать если выхода нет ни рубля сквозь молчание спящих сверчков возле черного хода различать пустоту и пульсаров прерывистый свист ты один в этом квантовом сне остальное погода признавайся погоде скажи молодой гармонист им бы всем по уму только сердце всегда настигало быть бы богом над ними недолго до полной луны до стожар расстояние страсти но милости мало потому нас так меньше чем если бы все по любви свет обеих медведиц и млечная их чечевица сговорились пасти до зари у калитки козла здесь попробуй умри а потом допроси очевидца вся природа глядит никогда не отводит глаза

Духовая музыка

внимательное утро вой трубы из противолежащего окна распарывает кроткий пражский воздух там ученик оттачивает гаммы слюноточиво и труба хрипит стоит суббота но внутри рефлекс велящий спящему из койки мигом и быстро быть к чему-то начеку так исстари диктует трубный рев чья окончательность и непреложность впечатана в наш генный код о чем еще две тысячи тому камлал завшивевший всемирный сумасшедший на патмосе иное дело флейта особенно в комплекте с барабаном она поет о долге и войне о жертвенности жизни в зоне риска и смерти без которой жизнь софизм на севере где лучшие из нас сошлись испить шеломом из литани но голова в крови и кровь в воде из нас кто вместе штурмовал бинт-джбейл юнцы вчера из тиронут во цвете и в шрамах прежних браней мелуим сыны цахала ратный сбор иуды ревнитель храмовых руин почти повержен из-за черного евфрата где газ геенны бьет из-под земли восстали гог с магогом и пылает их мстительное сердце маслянисто еще чуть-чуть и флейта захлебнется умолкнут барабаны на холмах где в бок приняв коварный дар сармата горит меркаба в иерусалиме есть кладбище текущее в кедрон участок словно в сохо лофт ценой здесь трубный глас услышать будет проще имущим если флейта замолчит но бородатым здесь не по карману презрев корысть и возлюбив закон бородачи всегда идут к стене по локоть вьют ременные жгуты и плачут и кричат шма исраэль но тот кому они кричат не слышит он к их мольбам оглох в тридцать восьмом от битого стекла поет труба и мы соображаем без труда что это голос вещего шофара будить того кто угрожал воздать а если так то хорошо бы знать кому в зачет награда или кара он обещал вступиться в этот раз но он оставил нас оставил нас

Эдип в Коломне

шумно вздохнуло чудище и отвечало рассуди сам по науке если философ в термодинамике есть второе начало и число ответов меньше числа вопросов вот на эту разницу и живем с супругой с утра наличных ноль но на кон ставлю смело пораскинь чем бог над этой правдой сугубой и взмахнуло лапой и убило и съело жалко ослепнуть в зобу не прозрев ни разу плохо кончить век дичью без избытка знаний человек не чета идеальному газу раз передний ум тормоз не вывезет задний страшно когда среди природы постепенной суслик пополам плугом с небес камнем птица тепловая други мои гибель вселенной по ту сторону шанса налить-похмелиться домик допустим в коломне за вином прямо ответ или-или судьба обыкновенна здесь кто папу зашиб кому дала чья мама вопрос не острый не австрия чай не вена взыграет на солнце льдинкой прозвенит фикса о берега стакана и в путь ко второму а какие и гибнут то не в пасти сфинкса с константой больцмана на устах в дар харону

Разговор с воображаемым другом который оказывается умер

Я

друг сергей или василий как работа как семья ты зачем внезапно синий весь лиловый из себя завела невзгода в угол горе грянуло бедой видно поздно я надумал побеседовать с тобой а спросить хотел всего-то сердце совестью грызя как семья и как работа но теперь уже нельзя ты обиделся наверно нынче скромно словно мышь или спящая царевна в крематории лежишь как же стал ты мертвым местом был же голос и лицо объясни хотя бы жестом ты ли это или кто

ОН

очень слышать это мило со слезами и слюной раньше чаще надо было разговаривать со мной умирать светло и сухо что вам поп ни говори лишний визг не лезет в ухо кашель кончился внутри раньше жизнь была хреновой больше зубы не болят погорю теперь сверхновой в трех минутах от плеяд если снова спросит кто-то из желающих внизу как семья и как работа я пошлю его в пизду я и умер-то нарочно выйти в звездные поля но убей не знаю точно это я или не я

«располагает возраст мой к умеренности…»

располагает возраст мой к умеренности и трезвости но твердой нет уверенности поскольку срок тяну не по бумажке я реален риск пуститься во все тяжкие тогда для тех кто вслед растет и учится изящного примера не получится для малых сих кто с выдержками слабыми прельщаться склонны коньяком и бабами и мелкими окрылены победами рискуют возомнить себя поэтами затмения считать упрямо проблесками стать мэтрами и даже где-то нобелевскими лауреатами подобно бродскому за что спасибо моему уродскому характеру с ненужными поблажками себе и беготне за всеми тяжкими ведь это жуть в какое положение ввергает нас порой воображение

«кто камни тяжелил и руку правил богу…»

кто камни тяжелил и руку правил богу чтобы родней всегда и так звеня земля кто зодчий всех зверей и сочинил погоду увы что был не я когда в безоблачной но за полночь гилее так млечно теплится узор подложных тел стоять и видеть сон что есть одна милее какую ты хотел на свете бога нет но к куполу крутому прильни где невелик зодиакальный круг в танцующий бинокль мы говорим плутону прощай холодный друг кто щерился без глаз от пристани кромешной кто опускал во мрак беззвучное весло теперь в последний раз мерцает под одеждой нагое естество простые проводы стакан и осетрина кость компаса дрожит берцовая в окно за тот предел где лжешь ни ты ни прозерпина не властвуют давно

«разбиваясь на векторы весь этот трепет и свет…»

разбиваясь на векторы весь этот трепет и свет унаследован слепо но к старости сны откровенны безопасно с утра что надежды фактически нет только фазы любви под хитиновым кителем веры ты снижаешься в бар сигаретный сигнал на борту сквозь обломки футбола и ветреной феи наезды после третьей прозренье пора постигать правоту той последней любви за которой не нужно надежды пусть корыстна тем люминесцентней на девушке бант дальше кончится воздух и свет отмеряют по кванту мудрено горевать если в горле застрял акробат отстегнувший под куполом веру и выбравший правду клубы алого дыма из дыр задубевших аорт или если к последнему преображенью готовы мир прозревшим проезжим кто девушку примет на борт и швейцарам в шевронах в ночи отдающим швартовы нынче третья попытка так прыгаем наверняка в этот желтый манеж где такси прорубают орбиты небо с беличью шкурку пока нам любовь велика и кукушкины сестры в гнезде позади позабыты