Имена мертвых
Шрифт:
— А вот так. Кончайте играть в разведку — не для вас игра. И шли бы вы отсюда… ну сама посуди — что ты в полиции расскажешь? это не протокол допроса — фильм ужасов будет. Видела кино «Восставший из ада»? Через полицию мно-ого шизиков проходит — и что плетут!., заслушаешься…
— А вы-то сами…
— А что — я? свидетели у тебя есть? квартирная хозяйка? А может, вы героином на пару ширяетесь… вот крыша-то от ширева и потекла.
Тут подлетела запыхавшаяся Долорес:
— Что случилось?!
— А ничего. До свидания, сьорэ Мендоса.
— Номер, запомни номер… — прищурилась Долорес вслед машине.
— Думаешь, настоящий?
— Что значит — нет в доме?
— Откуда я знаю?! Он мог выйти сзади?
— Да, там переулок… проследить надо было — но кто мог подумать… Что он говорил тебе?
— Убить грозился. И насчет Марсель — похоже, все правда.
— Это и без него было ясно.
— Влипли мы в историю… — Ана-Мария стала покусывать губу. — Нас из нее под музыку не вынесут, а?
— Они сами нас втянули, — сурово ответила Долорес. — Они знали, чем это может обернуться. Мне кажется, что до сих пор мы работали на них, и именно этого они хотели. Одного не пойму — чего они добиваются? залучить к себе доктора Фальта? Зачем тогда им нужна Марсель?
— А я вижу только, что сейчас мы к нему не пойдем. Там «скорая»; не иначе как с минуты на минуту и полиция подвалит. Не хочется мне объяснять, какие мы классные соучастницы… но как узнать, что с Марсель?
— Ладно! можно без конца об этом толковать — лучше уйдем отсюда.
*
«Только бы девчонка в машине не взбрыкнула, — думал Клейн, сворачивая с Фельтен-стайн к мосту Цезаря. — Скоро придет в себя — держись, Аник».
С востока транзитное шоссе проходило по «азиатской» окраине Дьенна, сквозь заводские районы и далее, через Восточный мост, мимо Старых Казарм — на мюнсскую трассу. Так он и поехал, чтобы сократить разрыв с Аником.
Они не связывались по радио — оба знали, куда им надо спешить.
Настоящие боевики не нервничают по мелочам — Клейн был спокоен. Он был уверен — что бы ни случилось в пути, Аник сумеет справиться с девицей, взвинченной до истерики, и вовремя доедет куда надо. Расчет профессора и его ассистентов был взвешен, продуман и учитывал любые мыслимые повороты событий; налет на кладбищенскую сторожку, пальба в прихожей Долорес, вторжение к Людвику — с точки зрения науки это все не стоило и плевка, важно было одно-единственное: что Марсель удалось вернуть к жизни.
«Она воплотилась и ожила, — думал Клейн. — Это удача! такая удача, что несведущему и представить трудно. С наукой все в порядке, наука правильная. Другое дело, что тяжко девчонке возвращаться — ох тяжко. Еще наплачется она досыта — и с родней, и со знакомыми. Надо бы с ней потеплей как-нибудь… поласковей, чтобы всякую слезу к нам несла, к своим… хотя — какие мы ей свои? Друзья-покойнички… Вот попалась в компанию вертихвостка! какие кандидаты были в бригаду Вааля — и мимо, никто не „завелся“ по-настоящему, а эта вдруг воплотилась целиком, с памятью, с рассудком. И что дернуло Герца ею заняться? вот так прямо, с пол-оборота — пришел в сентябре, скинул плащ: „Есть кандидатура. Здесь, в Дьенне. Через месяц мне нужно полное досье“. Проверили — девчонка! школьница! стихи и книжки! плавание и танцы! жила на три дома, ничего толком не умела… какой от нее прок? Герцу массаж по ночам делать? ну да, в своем-то городе, при живых родителях… Даже просто взять ее в дом Герца — горничной ли, секретаршей — нельзя; психанет, сбежит… что ее зря мучить? Нет, профессор уперся рогом — и ведь не ошибся, черт старый, удалось воплощение…
Все,
А потом? Что осталось — часов тридцать с небольшим, и циклу конец. Потом второй цикл — может, подлиннее… если выйдет. Дальше — третий. До того, как Герц составит мнение и сделает резюме. Дай бог, чтобы она привыкла жить ТАК. А то ведь Герц к науке строго подходит — есть у него в подвале и изолятор для тех, НАСТОЯЩИХ зомби, что с каждым циклом ближе не к жизни, а к смерти… Не хотелось бы ей туда обед носить».
Клейн тревожился о том, что не поддавалось расчету, — о личном отношении Марсель к ситуации.
«Ведь захочет сбежать — сбежит без предупреждения, захочет выдать лабораторию — и выдаст, если ум за разум зайдет. Вот и надо так дело поставить, чтобы ей не захотелось. Но сложно — из могильного покоя да в такой водоворот — ой, сложно… Нам-то было легче. — Клейн пожалел Марсель. — Хотя как сказать…»
На сороковом километре от Дьенна он повернул влево и, попетляв по сельским бетонкам, оказался на плотно укатанной насыпной дороге из мелкого камня, которая привела его в густой лесок, к легкой ограде с воротами и табличкой — «ВИЛЛА ЭММЕРАНС. Частное владение. ВНИМАНИЕ — участок охраняют СОБАКИ».
18.15, прожито — 40 часов 20 минут, осталось жить — 31 час 40 минут.
*
Бросив машину на попечение Карта, Клейн понесся в дом, но едва он пролетел тамбур, как из гостиной его окликнул Аник:
— Куда ты рванулся? Я здесь.
Он колдовал с мензуркой перед выдвинутой полкой бара, где крепкие напитки соседствовали с пузырьками лекарств; откуда-то из спален доносился надрывный плач.
— Немножко опиума ей не повредит… — Прищурясь, считал капли Аник. — А ты как думаешь?
— Не рано ли?
— А ты много ей зелья вкатил?
— Полпорции.
— Оно и видно… она еще дорогой на меня кидаться стала — «За что меня?» да «Почему он так?» Может, ты, мон шер, ей растолкуешь?
В спальню стиля модерн, где Аник принимал лучших своих подружек, вошли вместе — Марсель тем временем зарылась в шелковые подушки, будто пытаясь спрятать в них горечь и боль; бесстрастная Аньес пыталась ее разуть, приговаривая:
— Мадемуазель, обутые не ложатся в кровать… мадемуазель, позвольте…
— Оставь ее, — строго приказал Аник, и Аньес, бросив напрасное занятие, пошла к двери.
— Сьер, что прикажете? — сонно повернулась она при выходе.
— Горячую ванну для сьорэнн, поживее.
— Как вам будет угодно…
А Клейн, присев бочком на кровать, легонько тормошил Марсель:
— Барышня…
— Уйди!
— Как же мы вас оставим?..
— Что вам от меня надо?! — подняла она лицо от подушек.
— Выпейте, — сунулся Аник. — Вам станет легче.
Марсель опять уткнулась в пахнущие розами подушки, сгребла их себе на голову — не видеть, не слышать, умереть — как мне плохо! поджав губы, Аник поставил бокал на столик у изголовья, показал Клейну рукой — мне надо идти, кладбище, будь оно неладно… Клейн кивнул — давай, пора.