Именем Анны
Шрифт:
– Отец, – позвал он родителя, догоняя, – скажи, отчего ты был с самого начала уверен, что Анна ушла по своей воле? Неужели только потому, что то же самое случилось с мамой?
– Не смеши меня, сын, конечно нет. Она писала мне, ты найдёшь корреспонденцию в той папке, которую получил сегодня утром. Интересовалась жертвенностью и твоей исключительностью. На этот вопрос я не смог ей ответить – если помнишь, ничего исключительного мы в тебе так и не нашли. Не стану скрывать, я полагал, что это могло быть связано с твоим отказом менять цвет силы. Этим предположением я с ней поделился. На некоторое время она успокоилась, но в последней
– Ты заставил её почувствовать себя виноватой! Это объясняет, почему она так упорно повторяла, что именно из-за неё я отказался от своего предназначения. Надо полагать, от великого. Что за идиотизм, зачем ты это сделал, отец?!
– Я по жизни предпочитаю не объяснять своих поступков, сын. Некоторые полагают это качество проявлением стопроцентной уверенности в правоте. Хотя вернее было бы ответить честно: я не знаю. Она спросила. Я ответил. Не смог отказать. Как не смог отказать и в последней просьбе. Мы пришли.
Полицейский наряд услужливо расступился перед хозяином и гостями, но Лент не мог идти: – В какой последней просьбе?
– Пойдём, пойдём, ты всё найдёшь в том файле.
Уважаемый Пётр Алексеевич!
Пишу Вам снова, зная, что Вы не будете этому рады, но мне не к кому больше обратиться. Вы должны мне помочь. Я принимаю Ваши упрёки и понимаю Вашу боль – я отняла у Вас сына и да, мы с Вами не всегда находили общий язык, но сейчас у меня появилась возможность искупить свою вину, если в случившемся можно обвинять кого-либо в принципе.
Это очень сложно. Последние несколько месяцев я сплю только стараниями Алевтины. Для окружающих я придумала сказку о новом и ужасно строгом начальнике, это пока выручает, объясняет им мою излишнюю нервозность.
Я не могу Вам описать того, что чувствую, но я знаю, что Ваша супруга перед родами переживала очень похожее состояние души. Не отрицайте, Вы знаете, что она сделала. И что бы Вы об этом ни думали, уверяю Вас, у Веры Васильевны были на то самые веские причины.
Заклинаю Вас именем Вашей жены и сына: расскажите мне, что она говорила перед смертью! Я пыталась восстановить сама, но знаю, что в подобного рода вещах нельзя допускать ошибок, даже малейших. Мне нужна каждая буква, каждая, понимаете? Иначе я не смогу его спасти и никогда себе этого не прощу. Помогите мне.
С безграничной надеждой,
Ваша Анна
Лент смотрел на исписанный лист, не слишком аккуратно вырванный из общей тетради, наверняка такой же, как сотни тех, что остались от Анны. Он сидел на кровати в комнате, в которой сегодня проснулся, и не узнавал её. Ставни были открыты, солнечный свет выбелил ещё недавно казавшиеся ему старинными стены, в которых теперь не было ничего старинного, а если и было, то пряталось под косметикой вполне современного ремонта.
Документы из папки он разбросал по покрывалу кровати и, как только увидел этот, больше ничего не искал.
У окна стояла Алевтина. Не так. У окна молчала Алевтина. Письмо она тоже прочла, но не сказала ни слова. Лент вообще сомневался, что она до конца осознаёт и принимает то, что ей довелось сегодня узнать.
Время
– Алевтина, помоги, – как он это сказал? Ведь не собирался.
Она подошла и села рядом. Погладила его по волосам.
– Лентушка, это было так давно... Я могу заставить тебя забыть…
– Не смей!
– Не буду…
Он снова прошёлся по разбросанным документам.
– Она просила заклинание, которое написала чернокнижница для мамы. Где оно?
Алевтина разворошила ладонью разбросанные бумаги и растерянно развела руками.
– Это был такой клочок кожи, тонкий, почти пергамент. Верочка всегда держала его при себе и шептала потихоньку, повторяя. Алфавит латинский. Гласных мало. Здесь ничего такого нет…
– Ладно, жди!
Сидеть Ленту надоело, надо было действовать.
Отца он нашёл в кабинете, тот был чернее тучи, но Лент ничуть не испугался и, положив перед ним письмо, потребовал: – Я хочу закрыть эту страницу моей жизни, отец. Я хочу знать, что было написано на том клочке бумаги, который ты отдал Анне. Больше вопросов не будет.
Отец вздохнул тяжелее и дольше, чем могло показаться нужным.
– Я принимаю твои условия. Где-то нужно провести черту и поставить на прошлом крест.
Он встал и прошёл к одному их старинных комодов. Лент не узнавал этого шаркающего шага и сгорбленной спины, хотелось обнять старика, ободрить, но не сейчас, для этого у них ещё будет время. Сейчас нужно поставить точку в одном из ответвлений его расследования. Как ни странно, но в голову приходила именно такая ассоциация. Именно расследование. Начавшееся тогда, в Париже, и ещё не завершённое полностью, потому что состоит из нескольких подразделов.
Сначала была мама. Она переписала историю, и сделала это не из любви к сыну, а из любви к его отцу. Она знала, что призывая Демона, должна была пережить смерть любимого Петеньки. Его тело осталось бы с нею, это так, но не дух – и этого ей было мало. Лент расскажет об этом отцу сегодня же – отец должен знать. Нет, пусть расскажет Алевтина. Это будет честно.
Итак мама ушла, отказавшись от выполнения родовой клятвы, заменив её другой. Клятвой служения Демону в следующей жизни и добровольной жертвой. Недопуск чёрного в этот мир – достаточная заслуга. А это значит что? А это значит, что переселение силы произошло. В эту секунда родилась девочка, которую назвали Анной. Она приняла в себя часть жёлтой силы, но родилась почему-то светлой. Как несправедливо – родиться светлой для того, чтобы служить чёрному. Парадокс.
Шли годы, девочка росла. Сила матери привела её к Ленту. Но ничего не подозревающий лишённый силы отец не мог передать ей нужных знаний, а без должного воспитания и чувству тёмного долга тоже взяться неоткуда. Итак, она ничего не знала о том, что её ждёт. Демон тоже не торопился её просвещать. Судя по записям Анны, первые видения начались у неё тогда, когда Лент вошёл в силу. Такой сосуд Демону, вероятно, подходил, тогда и начались видения, маскируемые ею под профессиональный стресс. Лент не знал технологии призыва, не знал, может ли Демон заставить свою избранницу призвать его через силу, но судя по тому, как настойчиво Анна пыталась установить слова жертвенной клятвы, давление усиливалось. Она не хотела потерять Лента. Наверняка не хотела и прочих смертей, связанных с материализацией. Да и себе, пожалуй, не желала подобной участи. Супруга Демона. Да уж.