Император деревни Гадюкино
Шрифт:
– Зимой в нем мыться нельзя?
Капустина толкнула деревянную калитку, выкрашенную в голубой цвет.
– Можешь попробовать. Стукнет десять градусов мороза, бери мочалку да ступай в конец огорода, в щелястую будку.
– А где Надя в холодное время года мылась? – не успокаивалась я, изображая покупательницу.
Олеся присела и начала шарить рукой под крыльцом.
– Рязанцева хорошо устроилась, она на работе могла в душ пойти, а нам в баню приходится топать или тазики на кухне греть и частями мылиться.
– Тихо здесь, – отметила я, – и народу никого.
Не успели отзвучать последние слова, как во всю мощь заиграла музыка и визгливый женский голос заорал:
– А вот и они! Ура!
На секунду я оглохла, потом, пытаясь перекричать джаз-банд, игравший кто в лес, кто по дрова, спросила:
– Что это?
– Свадьба у соседей, – пояснила Олеся, – два наших местных богатея породниться решили, три улицы на празднике не первый день пьют, даже дети от мероприятия не отлынивают, оттого и пусто, а потом неделю опохмеляться будут. Сегодня самое время на речку идти, там ни одной души нет.
Меня охватило любопытство:
– А вы почему проигнорировали праздник?
Олеся усмехнулась.
– Как это? С мафией ссориться нельзя! Я на работу ходила, сутки отпахала, сейчас покажу вам дом и побегу плясать. Входите!
Капустина толкнула дверь, я замешкалась на пороге:
– Покойница в морге?
Олеся вошла в сени.
– Нет, в церкви гроб, в Еланске. Уж не знаю, кто договорился. Надька сильно верующей не была, иконка у нее висела, но чтобы, как некоторые, на богослужения бегать – такого не бывало. Ты не бойся, в доме никого нет. Туфли сними.
Я оставила в просторных сенях баретки и вошла на террасу. Похоже, Надя любила свой дом и старательно вила гнездо. На окнах висели недорогие, но симпатичные занавески, диван и два кресла были почти новыми, стол покрыт скатертью, на нем стояла ваза с искусственными флоксами, сиденья стульев облагораживали клетчатые подушечки.
– Здесь и отопление есть, – сказала Олеся, – хозяйка веранду на зиму не консервировала.
Небольшой с виду домик внутри оказался неожиданно просторным. Из веранды я попала в гостиную, или, как выразилась Капустина, «в залу», затем увидела кухню, прошла две примерно пятнадцатиметровые комнаты и очутилась в спальне. Если в гостиной меня поразило большое количество слишком дорогой для не очень обеспеченной женщины аппаратуры (лазерная панель, DVD-проигрыватель, магнитофон), а на кухне обилие техники, от электроножеточки до блендера, то в спальне ошеломило количество книг. Три стены двадцатиметрового пространства занимали стеллажи. Собрания сочинений Л.Толстого, С.Есенина, М.Горького, Ф.Достоевского, «История государства Российского», переплетенные подшивки журналов «Новый мир», «Иностранная литература», «Наука и жизнь», фантастика, детективы, альбомы с репродукциями, путеводители, научно-популярные издания. Библиотека собиралась по принципу: покупаю все, что вижу, по набору книг невозможно было вычислить ни профессию, ни хобби хозяина. «Пособие рыболова», «Справочник яхтсмена», «Выпиливание лобзиком», «Чеканка по металлу» – вот лишь небольшой перечень руководств, стоявших на самой нижней полке. Были здесь еще анатомический атлас, справочник «Болезни домашнего скота» и книга с гламурным названием «Хочу стать женой депутата».
Олеся заметила мое недоумение.
– Это Генка собирал, первый муж Нади, к нему народ как в библиотеку ходил. Он книги из дома выносить не разрешал, говорил: «Иди на маленькую терраску и читай хоть всю ночь». Пустой мужик был, ничего делать не умел. Вон его фото, на подоконнике.
Олеся ткнула пальцем вбок, и я увидела две почти одинаковые рамки.
– Справа Генка, слева Ленька, – вздохнула Олеся, – не везло Надьке на мужиков. Первый все книжонки мусолил, и второй попался как под копирку. Правда, у Факира деньги водились, он сюда много чего купил. И нежадный был, мне вот денег дал. У меня брат в Магадане живет, мы лет десять не виделись. А где средства на поездку взять? У него трое спиногрызов, у меня четверо, только о ботинках и думаю: младшему девять, старшему двенадцать, обувь стаптывают, словно у них пятки железные. Миша у меня один из родни остался, письма друг другу шлем, иногда по телефону звоним. А год назад меня такая тоска взяла! Пришла я к Надьке, заплакала, говорю:
«Никогда Мишу не увижу! Билет туда-сюда дорогой, еще дорога до аэропорта, и с пустыми руками неприлично к племянникам заявиться. Нищета проклятая замучила».
Порыдала и ушла, а Факир небось из спальни мои стоны услышал.
Через месяц к Олесе заглянул Леня, положил на стол пухлый конверт и сказал:
– Езжай, соседка, в Магадан.
Капустина заглянула внутрь и испугалась.
– Ой! Не возьму.
– Бери, бери, – настаивал Факир, – я хорошо знаю, каково живется в разлуке с близкими.
– Вернуть не скоро смогу, – почти сдалась Олеся.
– Это подарок! – коротко рубанул Леня.
– Нет! Не надо, – занервничала Капустина.
Факир сел около стола.
– Ладно, расскажу, но ты не трепись, хорошо? Я играю в казино, выработал систему, часто куш срываю. У меня примета есть: выиграл большую сумму – отдай часть другому, иначе удача покинет. Если ты не возьмешь, я их Петьке-алкоголику отвалю, авось до смерти налижется, людей пугать перестанет. Короче, бери и отправляйся к родственнику, но никому не рассказывай, где деньги взяла, мне такая слава не нужна.
Олеся прикусила язык и улетела к брату.
– Хороший человек Факир, – подхватила я, – наверное, вы потом подружились?
Капустина начала накручивать на палец длинную прядь.
– Я вернулась и пошла к Наде, привезла им сувениров, отдала и спрашиваю:
«А Леня где? Хочу ему спасибо сказать».
Рязанцева помолчала и ответила:
– Леся, он от меня ушел.
– Куда? Почему? Что случилось? – Олеся забросала соседку вопросами, но ни на один не получила исчерпывающего ответа.
– Генка сразу противным казался, – с сожалением сказала Олеся, – даже по карточке видно, что хмырь. А Леня, его фотка рядом стоит, – интеллигентный, не похож на скота.
Ловким движением соседка схватила обе рамки и сунула мне под нос. В правой руке у нее был снимок тощего мужчины с длинной шеей и выпученными глазами, Геннадию следовало бы сходить к эндокринологу и проверить щитовидную железу. А вот в левой Олеся сжимала карточку с изображением Константина Львовича Пронькина.
В первую секунду я обомлела, бесцеремонно схватила фото и поняла: нет, это не муж Нины, просто очень похожий на него человек. Я, как все музыканты, обладаю острой зрительной памятью и мгновенно вспомнила снимок в медальоне, который продемонстрировала мне вдова. Константин Львович имел обширные залысины, а Леонид Факир мог похвастаться довольно длинными, правда, негустыми темно-русыми волосами. Уши у Пронькина слегка оттопыривались и имели большие мясистые мочки, у Леонида же они были небольшими, аккуратными. У Кости лицо квадратное, у Лени оно слегка сужалось к подбородку. Но все эти мелкие различия были заметны не сразу.
Очевидно, я не сумела скрыть своих эмоций, потому что Олеся спросила:
– Ты знаешь Леню?
– Нет, – пробормотала я, – просто лицо... такое... приятное.
– Факир нравился женщинам, – кивнула Олеся, – я, грешным делом, уразуметь не могла, ну что он в Надьке нашел! Тебе домик по душе?
– Симпатичный, – сказала я, – интересно, сколько за него запросят?
Олеся пошла к выходу.
– Понятия не имею.
– А кто наследники? – бубнила я ей в спину.
– Ни разу здесь Ленину родню не видела, а у Надьки никого нет, – пояснила Капустина, – оставь мне свой номер телефона, я звякну, если кто права предъявит.