Император Галерий: нацлидер и ставленник тетрарха. Книга вторая. Лавры не жухнут, если они чужие

Айдас Сабаляускас

Гости Царя царей, все как один, рефлекторно схватились, словно их, придерживая, за свои длинные до самых ступней, подвязанные на поясах, шерстяные и парчовые с кружевами штаны (колпаками и сапогами готовы были пожертвовать). Перебивая друг дружку, ирано-персидские династы-аристократы загомонили так, что стало невозможно понять, кто чего хочет. И только Сохай продолжал стоически играть в молчанку.

– А почему приуныли и не роняют слов на ветер Сохаи? Замышляют заговор против законной власти? – приметил Царь царей подозрительную замкнутость одного из своих визитёров.

– Мы не просто Сохаи, мы – Сохаи-Спандианы! Чистокровные Сохаи все перемёрли ещё при парфянской династии. И мы, Спандианы из Турана, близкие родственники Сохаев, получили и их титулы, и их земли. Потому и молчим в надежде,

что на наш Рей-Арсакию в Мидии никто не посягнёт и его не отнимет. Мы ведь верны без лести и лишних слов! Мы вместе со штанами готовы отдать последние рубашки!

– Какие ещё рубашки? – недоумённо вскинул брови Царь царей.

– Которых у нас нет!.. Но вот хоть вышиванки, хоть косоворотки – берите!

– Мой предок воевал с Дарием III под знамёнами Александра Македонского в битвах при Гранике и при Гавгамелах! – вставил своё лыко в строку скромный персидский аристократ Михран, вспомнив заслуги своего рода и попытавшись отвлечь внимание повелителя подальше от Сохая-Спандиана: видимо, положил глаз на Рей-Арсакию.

– Твой предок предал Ахеменидов и воевал против армии, которой командовал его собственный отец Ерванд! За своё предательство он и стал сатрапом Армении. А яблоко от яблони недалеко падает! – враз заголосили, возражая выскочке, другие кланы, у предков которых тоже было много подвигов, коими стоило гордиться в поколениях: видимо, тоже имели свои виды на владения Сохаев-Спандианов в Мидии.

Между великими родами вот-вот готова была вспыхнуть новая свара, делёжка степени древности, знатности, министерских портфелей и даже начаться гражданская война, но Царь царей, призвав на подмогу Ахура Махду и на всякий случай Богов-Олимпийцев, погасил искру, чтобы пламя раздора возгорелось не в его доме. Все гости смолкли и рассыпались в воздушных поцелуях, после чего попадали ниц.

– А где же представители новых родов из миража, из ничего и из глобальных корпораций? Как их там: Сечины и прочие разные шведы… эээ… ромеи… или не ромеи? – вдруг, поозиравшись вокруг, обратил свой взор на великого визиря шахиншах.

– Куда-то пропали до лучших времён, будто вовсе не бывали. Рыба хоть и гниёт с головы, но ищет где глубже, а человек – где лучше, такова его природа. Растворились, словно во свете дня, не дождавшись мрака ночи. Полагаю, их не вполне устроили условия наших офшорок и регуляторная политика иранской державы. Но на подошвах своих лабутен… эээ… башмаков унести офшорки они не смогли. Переполненные ликвидностью офшорки остались у нас. Правда, их и тут никто не может отыскать. Добраться бы до этих помоек-однодневок и раскупорить – и не пришлось бы ни посконные кланы, ни народ грабить и обдирать, как липку, для выкупа вашего драгоценного гарема и блистательной Сиринги-Азармедохт.

– Добирайся! Это тебе, но мой дембельский аккорд! Азармедохт надо вытащить из плена любыми способами. Любыми! – взъярился Нарсе. – Мне Ахура Мазда напрямую без посредничества Заратустры открыл великую истину, что через столетия её ипостась станет первой сасанидской царицей-шахбану Ирана и не-Ирана. Не справишься с задачей – пеняй на себя!

«Не справлюсь, – подумал великий визирь, подобострастно улыбаясь своему пока ещё повелителю. – Однако пенять на себя будешь ты, а не я! Но… отлично, что аккорд твой! Держишь-таки слово купеческое… эээ… царское!» – но вслух взмолился:

– О великий шахиншах, не велите казнить, велите миловать! Мне вот Ахура Мазда поведал, что Азармедохт будет лишь второй сасанидской императрицей Персии. Первой станет другая – дохт, шахбану Боран! Именно о Борандохт некий Фирдоуси напишет: заботливо, мудро царила жена, державу от гроз ограждала она.

– Прикуси язык, а не то вырву, я пока ещё твой прямой начальник! Ты же не хочешь сказать, что я сделал ставку не на ту лошадь?! – забрызгав ядом, прошипел шахиншах, замандражировав и вспомнив, как отправил на плаху некую деву по имени Борандохт, уверявшую, что она его, Нарсе, родная сестра и через века её ипостаси грядёт великое будущее стать первой Иранской царицей-Сасанидкой.

…Начинало смеркаться.

– Азъ есмь Царь! Царь царей! – громыхнул ирано-персидский повелитель, величаво подымаясь с трона и давая понять, что приём окончен. Больше всех остальных после этой фразы напрягся вазург-фраматор. Но все молились в робости великой, чтоб фарр не мерк над истинным владыкой.

Фарр в образе барана и был судьбой шахиншаха Нарсе.

Ночью к шахиншаху снова явился Гипнос.

«Все страны как страны, сопредельничают и беспредельничают друг с другом, и только Иран и не-Иран граничит с Ахура Маздой, ну, и еще с варварским Римом», – погружаясь в грёзы, внезапно подумал Сасанид, словно озаряясь внутренней вспышкой.

Это был сигнал свыше.

Гипнос рвал и метал.

Уроки Диоклетиана

«Я повествую только о своём:

Что в жизни много разного, и в нём

Мы усмотреть должны все краски бытия и быта,

Чтоб не остаться у разбитого корыта…»

Омар Хайям. Рубайят

В тронном зале никомедийского дворца восточного римского августа Диоклетиана, вселенского Господина и Бога, с утра собрался весь цвет гражданского и военного менеджмента империи, кого столь наскоро объявленный приём по счастью застал в столице и её окрестностях: дуксы, викарии диоцезов, начальники провинций; щеголеватые наследные с породистой родословной и совсем безродные селюкско-рогулистые сенаторы – клариссимы, стектабили, иллюстраты и нобилиссимы; всадники-эгрегиаты и перфектиссиматы; вельможи и всякая высокопоставленная интриганистая придворная шушера – препозиты, магистры того-сего и комиты его же. Обладавшие инсайдом, чтобы быть поближе к телу и откликнуться по первому свистку, посвистыванию или присвистыванию, подготовились заранее, прикинувшись ветошью и толкаясь, кто в одиночку, кто кучками вокруг да около царских чертогов в предпоследний и последний перед приёмом дни. Ничто так не пробуждает и не подпитывает жажду жить хорошо, как наглядный и практичный пример другой людины, которая тоже ничего не делает, но живёт ещё лучше.

– Пусть мы и не грядущий в туманных веках Николай Второй из Третьего Рима, а Диоклетиан Первый из Рима Первого, повелеваем назначить Сикория Проба главой делегации на переговорах с нечестивыми и проигравшими войну персами! – громогласно и официозно объявил главный тетрарх Римской державы, после чего, повернувшись непосредственно к Галерию, принялся, словно лично ему, ненавязчиво внушать, по-отечески поучая изяществу тонкой дипломатии. – Рим должен приобрести Интилену, Софену, Арзанену, Кордуену и Забдицену. Пять областей – столько, сколько пальцев на моей правой, впрочем, и на левой кисти тоже! Кто не верит, может пересчитать на своих руках, коли знаком с азами арифметики. Граница между Римом и Персией должна пройти по Тигру, а между Арменией и Персией – по Мидии! Коли должна, пусть и пройдёт, такова моя воля… эээ… об этом веками мечтал наяву и грезил во снах, насылаемых Гипносом и Морфеем, римский народ! Армения тоже навечно должна стать нашей, пусть и не провинцией, но отныне и во веки веков только Рим сможет назначать или утверждать её нынешнего и грядущих царей! Если они когда-либо начнут бухтеть, пыхтеть, возбухать, возникать или тем паче взбрыкнут под седоком, посчитав его слишком тяжёлым – спишем на безвозвратные потери! Потомственные царские рода всегда многочисленны, претенденты на престолы никогда не переводились, а незаменимых у нас нет! Но сии цари не должны чувствовать себя нашими марионетками, поэтому давайте относиться к ним по-Божески, как к людям если не первого, то третьего сорта и со всем почтением…