Императорская Россия в лицах. Характеры и нравы, занимательные факты, исторические анекдоты
Шрифт:
Екатерина недоверчиво взглянула на него и возразила:
– Быть не может! Это неслыханная цена! Мне доложили, что в Туле печеный хлеб не дороже копейки.
– Вас, государыня, обманули, – ответил Нарышкин.
– Удивляюсь, – продолжила императрица, – как же меня уверяли, что в здешней губернии был обильный урожай в прошлом году?
– Может быть, нынешняя жатва будет удовлетворительна, – сказал Нарышкин, – а пока голодно…
(«Москвитянин», 1842, № 2)
Князь
Однажды Екатерина ехала из Петербурга в Царское Село, близ которого верстах в двух сломалось колесо в ее карете. Императрица, выглянув из кареты, громко сказала:
– Уж я Левушке (так называла она Льва Александровича) вымою голову.
Лев Александрович выпрыгнул из коляски, прокрался стороною до въезда в Царское Село, вылил на голову ведро воды и стал как вкопанный. Между тем колесо уладили, Екатерина подъезжает, видит Нарышкина, с которого струилась вода, и говорит:
– Что ты это, Левушка?
– А что, матушка! Ведь ты хотела мне вымыть голову. Зная, что у тебя и без моей головы много забот, я сам вымыл ее!
(С. Глинка)
Раз Нарышкин слишком далеко простер свои шутки над заслуженным генералом Пассеком. В присутствии императрицы Пассек смолчал, но потом потребовал от Нарышкина удовлетворения.
– Согласен, – отвечал последний, – с тем только, чтобы один из нас остался на месте.
Пассек одобрил предложение и, захватив с собою пару заряженных пистолетов, отправился с Нарышкиным за город.
Отъехав верст десять, Нарышкин велел экипажу остановиться около одной рощи. Лакей отпер дверцы со стороны Пассека, который тотчас же выпрыгнул. Тогда лакей быстро захлопнул дверцы, вскочил на козлы и закричал: «Пошел!», а Нарышкин, высунувшись из окна и заливаясь смехом, сказал Пассеку: «Я сдержал свое слово: оставил вас на месте!» Кучер ударил по лошадям, и экипаж исчез, обдав Пассека целым столбом пыли.
Взбешенный Пассек должен был возвратиться в город пешком и поклялся жестоко отомстить Нарышкину за столь дерзкую шутку.
К счастью для Нарышкина, императрица вовремя узнала об этом приключении и поспешила примирить обоих противников.
(«Исторические рассказы…»)
На даче Льва Александровича Нарышкина (на Петергофской дороге) и на даче графа А. С. Строганова (на Выборгской стороне, за Малой Невкой) в каждый праздничный день был фейерверк, играла музыка, и если хозяева были дома, то всех гуляющих угощали чаем, фруктами, мороженым. На даче Строганова даже танцевали в большом павильоне не званые гости, а приезжие из города повеселиться на даче – и эти танцоры привлекали особенное благоволение графа А. С. Строганова и были угощаемы. Кроме того, от имени Нарышкина и графа А. С. Строганова ежедневно раздавали милостыню убогим деньгами и провизией и пособие нуждающимся. Множество бедных семейств получали от них пансионы.
Дома графа А. С. Строганова и Л. А. Нарышкина вмещали в себе редкое собрание картин, богатые библиотеки, горы серебряной и золотой посуды, множество драгоценных камней и всяких редкостей. Императрица Екатерина II в шутку часто говорила: «Два человека у меня делают все возможное, чтоб разориться, и никак не могут!»
(Ф. Булгарин)
Раз Екатерина играла вечером в карты с графом Александром Сергеевичем Строгановым. Игра была по полуимпериалу, Строганов проигрывался, сердился, наконец бросил карты, вскочил со стула и начал ходить по комнате.
– С вами играть нельзя, вам легко проигрывать, а мне каково? – кричал он императрице.
Находившийся при этом Николай Петрович Архаров испугался и всплеснул руками.
– Не пугайтесь, Николай Петрович, – хладнокровно сказала ему Екатерина, – пятьдесят лет все та же история.
Походив немного и охладев, Строганов опять сел, и игра продолжалась, как будто ничего не бывало.
(«Исторические рассказы…»)
Когда германский император Иосиф II приехал в Петербург, императрица Екатерина II, представляя ему вельмож, составлявших ее общество, о графе Александре Сергеевиче Строганове сказала: «Он так богат, что не может придумать средства промотаться».
(Из собрания П. Карабанова)
Граф А. Г. Орлов-Чесменский
Екатерина II в последний приезд в Москву посетила графа А. Г. Орлова-Чесменского и сказала: «Долго ли тебе жить в таком доме?» Хозяин отвечал: «Изволишь знать, матушка, русскую пословицу – не красна изба углами, а красна пирогами; у меня же их много по твоей милости».
(Из собрания П. Карабанова)
Когда получили известие о взятии Очакова, граф А. Г. Орлов дал большой обед в Москве по этому случаю. Сидят все за столом, и хозяин во всех орденах и с портретом императрицы. Среди обеда и будучи уже навеселе, Орлов подозвал к себе расхаживающего вокруг стола дурака Иванушку (Нащокина) и дал ему щелчок по лбу. Иванушка потер лоб и пошел опять ходить кругом стола, а через некоторое время подходит к графу Алексею Григорьевичу и, указывая на изображение государыни, спрашивает его:
– Это что у тебя такое?
– Оставь, дурак, это портрет матушки нашей императрицы, – отвечал Орлов и при этом приложился к портрету.
Иванушка: «Да ведь у Потемкина такой же есть?»
Орлов: «Да, такой же».
– Потемкину-то дают за то, что города берет, а тебе, видно, за то, что дураков в лоб щелкаешь.
Орлов так взбесился, что чуть не убил дурака.
(РА, 1904. Вып. III)
В 1788 году Екатерина, не подозревая короля Шведского в намерении объявить войну России, намеревалась большую часть флота отправить в Средиземное море против турок. Сколько ни убеждали ее остановиться с исполнением, но она оказывалась непреклонной. Наконец упросили ее, чтоб дозволила во дворце составить совет, на котором она не присутствовала. Все единогласно сказали, что последствия могут быть пагубны для Петербурга, но никто не хотел идти к ней с докладом. Граф Валентин Платонович Мусин-Пушкин, известный твердостью духа, вызвался на это. При входе его государыня спросила:
– Что скажете, батюшка?
– Совет поручил донести вашему величеству, что он находит исполнение воли вашей не только неудобным, но и опасным, а потому и невозможным по многим обстоятельствам.
Екатерина в гневе, по обыкновению засучивая рукава платья своего, сказала:
– Кто дал право совету так дерзко противиться предприятию, мною обдуманному?
– Осмеливаюсь вещать истину вашему императорскому величеству, – продолжал Пушкин.