Императорские изгнанники
Шрифт:
– Ну что ж, - вздохнул Катон, когда Макрон сообщил ему новость.
– Удача благоволит тем, у кого большое состояние. Так было, есть и так будет всегда. Когда он примет командование?
– Он уже принял его, - ответил Макрон, присев на край фонтана, развязал шнурки на калигах и спустил ноги в воду, шевеля пальцами.
– Бурр привел его к присяге сегодня утром. Мое временное звание подошло к концу, и я отказался от своей должности сразу же. Я не собираюсь выполнять приказы какого-то безбородого юнца, который едва отличает задницу от локтя. Я уволился там же и тогда же забрал из штаба свой увольнительный лист,
В его тоне прозвучало сожаление, и Катон прочистил горло, присев на противоположную сторону фонтана.
– Мне жаль, что все так закончилось, мой друг.
– Это должно было закончиться, так или иначе. Меня это больше не беспокоит.
– Если ты так утверждаешь.
Макрон был неподвижен, глядя на своего друга.
– Я серьезно. У меня было свое время, оно подошло к концу, и я начинаю новую жизнь с моей женщиной. Я смотрю вперед, а не через плечо с оглядкой назад.
– Это звучит как отличный план. Я верю, что ты будешь его придерживаться.
Макрон огляделся.
– А где Петронелла?
– Она взяла собаку и пошла на Форум, чтобы купить новую одежду для поездки в Британию. Я сказал ей, что она должна подготовиться к холоду и сырости.
– Вот как, - добавил Макрон с чувством, - А Луций?
– Он с наставником. Первый день занятий.
– И как ему?
– «Ненавижу каждое мгновение проведенное с ним», по крайней мере, так он сказал, когда на перерыве он ходил в уборную. Он сказал, что его наставник еще строже, чем Петронелла.
– Трахни меня Марс!
– рассмеялся Макрон.
– Я видел, как она смотрит на тридцатилетних ветеранов и превращает их в дрожащие кучки дерьма. Она бы съела этого наставника на завтрак.
– Без сомнения. Но он кажется достаточно компетентным. Сенека рекомендовал мне его, когда я явился во дворец за своими приказами.
– Сенека? Ты доверяешь его рекомендациям?
– В вопросах воспитания и вкуса – да. В остальном я бы доверял ему не больше, чем камню.
– Вполне справедливо. Наш добрый сенатор уже знает о твоих добровольцах?
– Я сказал ему, что у меня есть необходимые люди, и это, кажется, его удовлетворило. Если повезет, он узнает об этом только тогда, когда Игнаций представит Бурру свои рекомендации по замене офицеров после нашего отплытия из Остии. К тому времени будет уже слишком поздно. По моим расчетам, Бурр достаточно умен, чтобы принять список повышений, а не поднимать шум перед императором и показывать, что они с Сенекой выставили себя дураками.
Макрон слегка наклонил голову.
– Надеюсь, ты все точно рассчитал, парень. Если ты ошибешься, то окажешься в дерьме. И даже если ты прав, такое же дерьмо может ждать тебя по возвращении с Сардинии. У тебя появятся могущественные враги.
– Возможно. Но влияние Палласа и Агриппины на Нерона длилось менее трех лет, и Бурр и Сенека могут пойти тем же путем. Я чувствую, что император –
человек с непостоянными амбициями и покровительством. Он скоро устанет от своих нынешних советников, и любые враги, которых я могу нажить сегодня, скоро станут бессильны.
– Будем молиться, что ты прав...
Они посидели еще немного, пока солнце скрылось за облаком, дрейфующим по лазурному небу и отбрасывающим тень на сад.
–
– Почти все готово, - сказал Макрон.
– Я загрузил повозку своей одеждой и вещами. Несколько подарков для Петронеллы, чтобы она подмаслила маму. Я снял свои сбережения у банкира на Форуме, а в военном казначействе мне выдали свидетельство об увольнении. Мне выплатят пятьдесят тысяч сестерциев, когда я доберусь до Лондиниума, плюс участок земли возле колонии ветеранов в Камулодунуме. Добавь сюда сбережения от моих трофеев и то жалованье, которое я все же не успел просадить за эти годы, и мы будем жить вполне достойно.
– Вы определились по какому маршруту будете двигаться?
– На либурне в Массилию, по суше в Гезориакум, затем отплывем в Британию и высадимся уже в Лондиниуме. Мы должны быть там задолго до того, как осенние шторма затруднят переправу.
– Макрон помрачнел.
– А потом я познакомлю любовь всей моей жизни с моей матерью. Что может пойти не так в этом замечательном плане?
– Я уверен, что они будут ладить как огонь, поглащающий дом.
Макрон мрачно улыбнулся.
– Я надеюсь на менее зажигательные отношения, парень. Мне придется жить с ними обеими, и я не горю желанием быть миротворцем. Это никогда не было моей работой.
– Только не вставай между ними, если тебе дорога твоя шкура.
Наступило короткое молчание, прежде чем Катон прочистил горло.
– Когда ты уезжаешь?
– У нас есть почти все, что нужно для путешествия. Я обсудил это с Петронеллой, и она согласна, что нет причин для задержки. А это означает что, завтра.
– Так скоро?
– Зачем откладывать? Это только усложнит процесс.
– Справедливо, - согласился Катон, глядя на взволнованное отражение Макрона на поверхности пруда. Он многое хотел сказать и считал, что обязан сказать это Макрону, но не мог довериться самому себе, что в итоге сможет контролировать свои чувства. Это приводило его в ярость. Как он мог позволить своим эмоциям так властвовать над ним? Это было позорно, что человек его опыта и ранга позволил себе попасть в ловушку своих же чувств.
– Все в порядке, парень. Катон. Я понимаю... Между нами нет ничего, что нужно было бы сказать.
– Да разве словами можно передать те приключения, которые мы пережили?
– Верно, - размышлял Макрон.
– Если бы какая-то дрянь записала все это, кто бы поверил?
*******
Предрассветная прохлада заставила Катона вздрогнуть, когда он поднялся с постели и плотно натянул на себя плащ. Сквозь отверстие в крыше над дорожкой с колоннадой был виден клочок луны. Еще дальше он увидел отблеск лампы в комнате Макрона и Петронеллы и смог разобрать их приглушенный разговор. В их голосах звучала безошибочная грусть, и Катон, отвернувшись, тихо зашагал в направлении спальной комнаты Луция. Дверь была слегка приоткрыта, так как мальчик был уверен, что под его кроватью живет какое-то темное существо, и ему нужно было иметь возможность быстро сигануть из комнаты, если он вдруг проснется ночью и захочет облегчиться. Катон приоткрыл дверь пошире и шагнул в темное помещение. Его нога приземлилась на один из деревянных кубиков Луция с резкой, колющей болью, которая заставила его задохнуться, а затем стиснуть зубы, чтобы не закричать и не напугать мальчика.