Императорские изгнанники

Скэрроу Саймон

Меч Катона вылетел из его руки, когда он падал, и лежал в двух шагах от него, вне пределов досягаемости. Он все еще держал щит и поднял его, с трудом поднимаясь на ноги. Разбойники, которых некому было остановить, хлынули по лестницам в аванпост, и несколько человек окружили Катона, подняв щиты и оружие. Он быстро повернулся в одну сторону, затем в другую, его правая рука сжалась в кулак, решив сражаться голыми руками, а если понадобится, то и зубами. Он мельком увидел Массимилиана, стоявшего на средней повозке и неистово махавшего ему рукой, в то время как защитники по обе стороны смотрели на него. Перед ними внутренняя часть заставы кишела людьми в шкурах, готовыми атаковать последнюю линию обороны и

перебить тех, кто стоял позади.

– Сюда, господин! Беги к нам!

Он тряхнул головой и наполнил свои легкие, прокричав в последний раз: - За Рим, парни! Сражайтесь до последнего за Рим!
– Затем он взял себя в руки и бросился на ближайшего из своих врагов. Он отбросил его назад, затем бросил свой щит в другого, а затем обхватил руками шею первого, чтобы задушить его. Его противник пытался освободиться, цепляясь за руки Катона, тогда он ударил Катона кулаком в лицо и впился пальцами в его щеку и челюсть.

Катон зарычал, сделал выпад и вгрызся в руку мужчины, чувствуя, как плоть и кость поддаются под его зубами. Человек завизжал от боли, а Катон повис, тряся головой, как это делал Кассий, когда выслеживал добычу. Он почувствовал чью-то фигуру у своего плеча, а затем глубокий голос проревел: - Хватит!

Удар по его шлему вызвал взрыв ярких вспышек света, а затем наступила темнота. Последние слова, которые Катон услышал, прежде чем потерял сознание, были: - Луций... мой сын...

*************

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Он пришел в себя от неожиданности, когда ему в лицо выплеснули ведро воды. Он вздрогнул и резко повернул голову в сторону. Онемевшая, тошнотворная боль заполнила его череп и заставила его отплевываться. Чья-то нога пнула его в бок.

– Вставай, римская собака!

Он моргнул, и его неповрежденный глаз приоткрылся. В небе над головой было светло, и только самые яркие звезды мерцали на предрассветных небесах. Некоторое время он лежал так, чувствуя синяки на своем теле и корку засохшей крови на губах и лице. С него сняли шлем, пояс с мечом, кинжал и ножны. Он почувствовал вкус крови во рту, вспомнил человека, которого укусил, и повернул голову, чтобы с отвращением сплюнуть.

Его снова пнули, на этот раз сильнее, и он издал стон.

– Поднимайся, я сказал!

Он заставил себя перекатиться на руки и колени и подняться, пока не устоял на ногах у основания сторожевой башни. Голова все еще раскалывалась, и он наклонился вперед, чтобы его вырвало, пока разбойники вокруг него насмехались. Когда его кишки опустели, он отошел в сторону, чтобы избежать вони, поднимавшейся от лужи под ним. Выпрямившись, он уставился на говорившего с ним человека. Предводитель разбойников был жилистым мужчиной средних лет с темной бородой, пронизанной сединой. Он носил кожаную кирасу и волчью шкуру, передние лапы которой скрепляла золотая брошь на шее. Его шлем был сделан из бронзы, с тонкой защитной полосой над носом и откидными щитками для защиты щек. Макушку шлема украшали большие бараньи рога и плюмаж из темного конского волоса. Он посмотрел на Катона без всяких видимых чувств, прежде чем снова заговорил на латыни с сильным акцентом.

– Ты – римский полководец.

Катон не знал, был ли это вопрос или утверждение, и промолчал.

– Я знаю, кто ты. Я узнал это от одного из твоих солдат, прежде чем мы его убили.

Оглядев внутреннюю часть аванпоста впервые после того, как он пришел в сознание, он увидел разрушения, которые произошли после того, как он был сбит с ног. На земле и на трех повозках перед сараями лежали тела. Огонь в воротах был не более чем тлеющими углями, погребенными под накрытыми мехами лестницами, которые местами

прогорели насквозь. Некоторые из лошадей и мулов были зарезаны и лежали жалкими кучками вдоль перекладин, к которым они были привязаны. Тех, кого Массимилиану не удалось заколоть, связали веревками и повели с заставы более молодые разбойники. Один из них оглянулся и бросил на него торжествующий взгляд, и Катон узнал в нем Кальгарнона, мальчика, которого они захватили. Другие люди выходили из заставы, неся припасы и снаряжение, награбленное с повозок и тел защитников. В разрушенном форпосте оставалось не более десяти разбойников. Тела двух человек, которых уже невозможно было узнать, были привязаны спина к спине вокруг одной из опор башни. Раздетых до набедренных повязок, их грубо пытали ножами, и они были покрыты кровью, вытекавшей из неглубоких порезов на их лицах и туловищах. К другой опоре башни был привязан центурион Массимилиан. На его правой руке была повязка, а лицо было также в порезах и синяках. Как и с Катона, с него был снят шлем и оружие.

Катон сглотнул и прочистил горло.
– Я префект Квинт Лициний Катон, командующий войсками на этом острове.

– Теперь ты не командующий… - Рот разбойника коротко дернулся от удовольствия.
– Теперь ты пленник горного царя.

– Царь гор?
– Теперь настала очередь Катона принужденно улыбнуться.
– Это чересчур великий титул для предводителя банды грабителей.

– Мы захватили этот форпост и уничтожили его гарнизон, и мы уже навели страх на все уголки этой провинции.
– Предводитель разбойников слегка склонил голову на одну сторону.
– Неплохо для банды разбойников.

– Как тебя зовут?
– потребовал ответа Катон.

Разбойник заколебался и пожал плечами.

– Беникий из Иленсы.

– Почему ты пощадил меня и моего центуриона?

– А ты как думаешь? Командующий римскими войсками на острове и один из его старших офицеров наверняка стоят немалого выкупа. Мы отправим сообщение наместнику, как только доберемся до нашего лагеря. Мы дадим ему десять дней на выполнение наших требований, и если он откажется, мы отправим ему голову центуриона. Если и через десять дней ответа не будет, мы пошлем одну из твоих рук...

Катон сомневался, что Скурра или, что еще важнее, его управляющий согласится на требование выкупа, который придется выплачивать из казны, столь усердно собираемой для личного блага правителя. Сомнительная перспектива для вождя разбойников, и печальный конец для Катона.

Катон указал на повозки, где защитники дали свой последний бой.

– Есть ли еще выжившие из моих людей?

– Ни одного. Мы убили большинство во время атаки. Горстка сдалась. Двоих мы оставили для допроса, а остальным перерезали глотки. Теперь, когда мы собрали всю добычу, которую можем унести с собой, да и ты очнулся, так что мы уходим.
– Беникий отдал приказ, и двое из его людей подошли к Катону с веревкой. Пока один завел его руки за спину, другой крепко связал ему запястья и провел веревку по спине и вокруг шеи, завязав петлю и оставив достаточно для поводка длиной около двух метров. То же самое они проделали с Массимилианом и подвели его к Катону.

Оба римлянина обменялись грустными кивками.

– Рад, что вы живы, господин, - пробормотал центурион.

– Что с тобой произошло и как все закончилось?

Наступило короткое молчание, когда центурион со стыдом опустил голову. По обычаю центурионы вели своих людей в бой и покидали поле последними, сражаясь насмерть, если это было необходимо. Плен был высшим позором для центурионов.

– Мы держали среднюю повозку столько, сколько могли. Меня оттащили от нее, сбросили на землю и ударили копьем по голове. Я бы умер, если бы этот не отозвал своих псов. Есть идеи, почему нас пощадили, господин?