Императорские изгнанники
Шрифт:
– Как твое самочувствие сегодня утром?
– спросил он.
Она колебалась, прежде чем ответить.
– Лучше... Намного лучше. Кажется, ко мне возвращаются силы.
– Пройдет некоторое время, прежде чем ты полностью восстановишься, поверь мне, я знаю, о чем говорю. А пока тебе нужно как можно больше отдыхать.
Она улыбнулась.
– Я буду…
Они помолчали немного, и она осознала приглушенные звуки города, проникающие через закрытое ставнями окно.
– Я никогда не думала, что вернусь в Рим.
– Она нахмурилась.
– Я не уверена, насколько безопасно для меня здесь находиться.
– Единственные люди, которые знают, что ты здесь, поклялись хранить тайну, - напомнил
– Все остальные знают лишь, что ты заболела и умерла вместе с другими заложниками в лагере разбойников. Именно это я и скажу, когда буду докладывать во дворце.
Клавдия смотрела на него с тревогой.
– А что, если они тебе не поверят?
– Почему бы и нет? К тому времени, как чума прошла по той части острова, большинство разбойников были мертвы, как и почти треть Шестой когорты. Нет причин сомневаться, что ты не могла оказаться в их числе.
– С таким же успехом я могла и просто умереть. Разбойники уничтожили мое имущество, убили, освободили и увели большинство моих рабов. Они оставили меня ни с чем.
– Она протянула руку и погладила его по щеке.
– Если бы не ты, я была бы мертва. Я благодарна тебе.
Катон усмехнулся и изменил свое положение, чтобы мягко поцеловать ее ладонь.
– Мы ушли несколько дальше, чем просто вежливая благодарность, не так ли?
Она положила руку ему на плечо и притянула его к себе, чтобы поцеловать в губы, и Катон закрыл глаза в блаженстве. Когда поцелуй закончился, он снова занял свое место рядом с ней.
– Ты очень рискуешь, Катон. Ты не можешь вечно прятать меня в своем доме. Кто-то узнает меня. Кто-то проболтается, и Нерон и его советники узнают, что я нарушила условия моего изгнания. Последствия будут... весьма суровыми.
– Мы найдем решение. Такое, чтобы мы оба были в безопасности. Я обещаю. Тебе не стоит беспокоиться об этом. Сосредоточься пока на восстановлении сил.
– А как насчет людей в твоем доме?
– Только мой управляющий и Аполлоний знают, что ты здесь. Я сказал ему, что спальные покои пока недоступны для остальных. В этом крыле находимся только мы вдвоем и Аполлоний.
– А как же твой сын?
Катон рассмеялся.
– Какой здравомыслящий родитель будет спать в пределах слышимости чрезмерно буйного ребенка, если он может этого избежать? У Луция комната на первом этаже, рядом с его няней. Но я вас как-нибудь познакомлю. Думаю, он тебе понравится.
– Если он твой сын, то я уверена, что так и будет.
Катон прищелкнул языком.
– По моему опыту, лучше воздержись от преждевременных суждений. И кроме того есть еще собака.
– Собака? Ты раньше не упоминал о собаке.
– Не хотел тебя расстраивать. Кассий – уродливый зверь, но у него преданное сердце. Я подобрал его во время кампании в Армении.
– Похоже, у тебя есть привычка спасать тех, кто отчаянно нуждается в помощи.
– Полагаю, да.
– Катон пожал плечами.
– На самом деле я не думал об этом. Надеюсь, ты устроишься так же хорошо, как и собака...
– Ах, ты!- Она уперлась локтем ему в ребра, и они снова поцеловались.
Еще одно мгновение молчаливого размышления прошло между ними, прежде чем она спросила его, о чем он думает.
– О кампании, - ответил Катон.
– О людях, которых я узнал, о тех, кого я уже знал и узнал лучше. О тех, кто погиб...
*******
Они въехали в город накануне вечером, Катон и Аполлоний сидели на скамье погонщика арендованной повозки, а Клавдия лежала на двух подстилках под кожаным пологом. Уцелевшие добровольцы из преторианской когорты шли позади, ведя за собой мулов, которые везли их снаряжение и завернутое тело Плацина. Дойдя до Форума, группа разошлась.
После того, как Катон приказал одному из своих людей сообщить во дворец об их возвращении и о том, что он сделает свой доклад на следующее утро, преторианцы отправились в лагерь у городской стены, а Катон с остальными направился к себе домой. Это было грустное расставание, тем более что вскоре после выхода корабля в море, оставив позади Сардинию, умер Плацин. Центурион пережил свою страшную рану на несколько дней, чередуя бессознательное состояние и все более страшные приступы безумного крика. Он отказывался от еды и воды и все больше слабел, пока, наконец, не погрузился в глубокий сон, дыхание его стало поверхностным и затрудненным, и в конце концов оно прервалось. Он был хорошим и популярным офицером, и многие в рядах преторианской гвардии будут скорбеть о его смерти.
К тому времени, когда повозка въехала на конюшенный двор в задней части дома Катона, солнце уже село, а Луций уже лег спать. Катон приказал приготовить еду и подать ее ему, Аполлонию и Клавдии лично управляющим, как только остальные рабы будут отправлены в свои покои на ночь. Никто из них не видел, как Клавдия вошла в дом. Она была в безопасности до тех пор, пока оставалась вне поля зрения домочадцев. Но долго так жить она не могла. Рано или поздно ее увидели бы. Рабы будут сплетничать. Слух о том, что Катон прячет в своем доме женщину, достигнет ушей кого-нибудь во дворце, и ему начнут задавать неудобные вопросы. Если ответы будут неудовлетворительные, отряд преторианцев появится у его дверей с приказом обыскать дом, а Катона и Клавдию Актэ доставят к императору и призовут к ответу за присутствие в городе человека, изгнанного из Рима под страхом смерти.
Катон сел и перекинул ноги через край кровати, спиной к Клавдии.
– Мне нужно умыться и одеться. Я хочу повидаться с Луцием, прежде чем отправиться во дворец.
– Конечно, ты должен. Иди. Мне будет хорошо здесь.
Он оглянулся через плечо и с грустью посмотрел на нее. Он чувствовал бремя боли, которую испытывают те, кто обрел новую любовь, но мир угрожал разрушить ее в самом начале. Однако его чувства были настолько искренними, что он уже знал, что будет бороться за нее, несмотря ни на что, даже если они обречены. В этом случае оставалось лишь обеспечить безопасность Луция. У него были дальние родственники по материнской линии, которые могли его воспитать.
Катон встал и размял плечи, пока не почувствовал, как захрустели суставы, затем пересек комнату к сундуку с одеждой, чтобы надеть набедренную повязку и тунику. Одевшись, он вернулся к кровати и наклонился, чтобы поцеловать Клавдию в последний раз.
– Я вернусь, как только смогу.
– Да хранит тебя Фортуна.
– До сих пор так и было, - улыбнулся Катон.
Он спустился к небольшому имплювию, установленному в конце площадки. Вода в него подавалась по трубе, идущей от ближайшего водопроводного блока, который, в свою очередь, питался водой из акведука Клавдия. Вода, стекавшая в имплювий, стекала с холмов в течение ночи и была прохладной и бодрящей, когда Катон обливал лицо и вытирал губкой грязь, которую он пропустил накануне вечером. Пока он завершал омовение, его прервал крик Луция, и он, обогнув лестничную площадку, вышел на крытую дорожку, выходящую в сад. Его сын бросал палку собаке, а рядом сидел управляющий и подбадривал его. Руки Луция были еще недостаточно развиты, чтобы бросить палку дальше, чем на небольшое расстояние, и собаке достаточно было сделать несколько прыжков, чтобы подхватить ее и помчаться обратно к нему. Вместо того чтобы выплюнуть палку, Кассий стоял, расставив передние лапы и виляя хвостом, приглашая Луция попытаться ее схватить. В этот момент он изворачивался, оббегал вокруг мальчика и останавливался, чтобы снова его подразнить. Каждый раз Луций смеялся и делал вид, что ругает животное.