Империя добра
Шрифт:
П
Как сильно текут слёзы. Никогда со мной такого не было. Я даже перед этим мистером без имени никогда не старался так лить их. Ни за какие обещания пополнить баланс. А здесь так разошёлся, что даже жалко себя стало. Как же так я себя не берегу? Оно обидело меня. За что так? И ведь ничего плохого не сделал. Я просто говорил, что думаю и всё, как же так вышло? Просто оно плохое. Вот и всё. И нечего об этом думать, только голова заболит.
Я считаю, что если к тебе хорошо, то и ты хорошо. И без обижаний. Ведь что нужно тому, кто к тебе обращается? Нужно признание. Признание его, как… человека. Вот я, например, обращаюсь к своим подписчикам и они признают меня, ставя одобрения. Да, я получаю за это на баланс, но не это же моя цель. Я за здоровый образ жизни, спортивное поведение. Я верю, что это помогает достигать цели. И я говорю об этом, а они слушают меня и, ставя свои одобрения, то есть одобряя то,
А оно придумывает слова, а потом хочет, чтобы я понимал, что оно говорит! Как же это ещё назвать, как не издеванием надо мной? И ведь так делает со всеми. Я не видел этого, но теперь я думаю именно так. Оно не хочет, чтобы такие как я, человек, который делает что-то для других, получал это признание. Я думаю, оно завидует мне. У неё-то нет такого количества подписчиков. Я не видел, но я так думаю. У оно. Ведь кто же будет будет подписываться? Только, кто желает быть обижанным.
Мы здесь хорошо живём и хорошо себя чувствуем. А что оно портит всё, так это лишь указывает, что оно не на месте. Нужно оно в другое место отправить. Всем будет хорошо от этого. Нам всем. Мы друг другу помогаем во всём, говорим хорошие слова про одежду или игру. Мы не делаем друг другу плохо. Никто не плачет от другого. Только от мяча было, может, ещё из-за мелочей каких-нибудь. Но никто не испытывает от других то, что испытал я от оно. Мы признаём друг друг друга такими, какие мы есть. Мы все разные, но как мы говорим, это даёт нам радость. Потому что мы разные, но мы вместе. И мы не обижаем друг друга. Мы не смотрим, какой человек. Это не важно.
У неё ничего не получится. Мы вместе и мы не обижаем друг друга. У оно.
Он перевернулся на спину, вытер остатки слёз и принялся разглядывать потолок. На потолке не было ничего особенного: на белом фоне проступали очертания молочных стекол светильников. Он представил, что она – это молочное стекло, а они, остальные они, – белый потолок. И их было больше.
3.0
Скудная полоска неба проглядывала через стеклянную стену её комнаты. Девчонка лежала на диване. Одна рука свесилась на пол, другая расположилась на груди. Голова повернута сильно вправо. Можно было подумать, что мы имеем дело с несчастным случаем или убийством. Глаза моргнули раз, потом ещё. Она обманула нас, а мы поверили.
У окна стоял человек. Это был мужчина. Он смотрел в сад, лица его было не видно. Широкие плечи и спортивное телосложение выдавали в нём любящего себя человека, возможно в чём-то нарцисса. Человек повернул голову. Это был Наблюдатель. Девчонка моргнула и наблюдатель исчез. Моргнула ещё раз и мужчина у окна появился снова. Так она забавляла свой разум, щекотала себе нервы и ждала, когда ей надоест эта игра, не имеющая ни конца, ни победителя. Время уходило за горизонт, диван изнемогал от её присутствия, и нечего было предложить самой себе, кроме как отправится в путешествие по собственным мукам. Она хотела его видеть и чувствовать. Остаться наедине, а не наблюдать в саду. Наслаждаться им, а не в сотый раз думать о нём. Ещё хотелось шампанского и ходить обнаженной из комнаты в комнату, поглядывая в окно сквозь тонкую занавесь из тюля, но не было ни того, ни другого.
Стало душно от собственного бездействия. Она скинула робу и совершенно обнаженная подошла к стеклу. В её комнате, как и у всех здесь, не было штор из газовой ткани, а был лишь выходящий из недр потолка плотный экран, не пропускавший свет, который опускался и поднимался автоматически с приходом времени сна или бодрствования; и теперь он был поднят. Она смотрела вниз, на сад, ведь больше смотреть было некуда во всем здании, из любого окна. Глаза её медленно двигались, рот чуть приоткрыт, под ладонями холодило стекло. Но что это? Она смотрела замерев, дыхание перехватило, пульс усилился, губы озарила улыбка. Девчонка увидела, как он там внизу, поодаль от остальных, как всегда и так же поступала и она, и это сходство так нравилось ей; он безмятежно лежит на широкой скамье, прикрыв глаза. Она не отводила взгляда, ей хотелось облизать стекло и чтобы в этот момент он посмотрел на неё, но он открыл глаза раньше и вместо ожидаемого ею восторга или хотя бы улыбки, она увидела лицо человека сильно удивленного и одновременно сконфуженного от увиденного. Она приложила разгоряченный лоб ко стеклу, увидела себя со стороны и ей это не понравилось: развеялось очарование, потухла страсть, подступил стыд. Девчонка хлопнула рукой по по прозрачной поверхности от безысходности и сбежала обратно на диван. Слёзы очищали разум от скверных мыслей.
Наблюдатель сначала не поверил своим глазам. Он помнил, где находится окно Девчонки и периодически, выходя в сад, украдкой смотрел туда, но лишь один взгляд, а после осматривал свои владения и населяющих эти владения жителей, погружаясь в мысли о глобальном своём проекте, о его состоянии на сегодняшний момент и, конечно, о его славном будущем и пользе, которую он принесёт. Для него польза была главным результатом, хотя до конца он сам не понимал, как выразить эту пользу, в чём она проявится и каким образом он и его последователи будут её измерять, чтобы получить или не получить удовлетворение от проделанной работы. В любом случае, сейчас он находился в самом начале пути, когда за спиной от прежней модели общества остались лишь руины и новый формируемый им и его помощниками уклад только начинает насаждаться, когда продолжают писаться инструкции и догмы, когда совершаются и исправляются ошибки, когда много работы, которая перекрывает всё время, и даже иногда дыхание, когда мысли ещё вертятся в круговороте событий и всё, что ты хочешь – продолжать идти вперед, а лучше бежать, чтобы скорее не то что увидеть ту самую цель, но хотя бы ощутить и узнать её легкие очертания и дай бог, чтобы это не был мираж, наконец-то остановиться и перевести дыхание и отметить на карте ту самую заветную точку. Этот привычный ход мыслей нарушил один взгляд на её окно. Нет. Ему не не показалось. Из памяти, как из дыма, а на самом деле пара, появилось воспоминание, когда она принимал душ у него в комнате. Огромное стекло, за которым была она сейчас точь в точь походило на стекло душевой. Сейчас она откроет воду и все повториться. Но вместо этого, она вновь исчезла, хлопнув не дверью, как в тот раз, а своей маленькой аккуратной ладошкой, так же беззвучно и внезапно.
Он сел на скамью и задумался. Было бы глупо идти к ней и объясняться, успокаивать при необходимости, возможно, целовать и гладить по голове, как иногда он делал с особенно капризными, или предлагать пополнить счёт. Она была другая и теперь Наблюдатель хотел знать почему. Он укорил себя, что не заметил этого раньше. Её поведение могло поставить под угрозу весь эксперимент. Он подходил к такой черте. В конце концов её всегда можно исключить из группы испытуемых. Вряд ли кто-то заметит. Она нелюдима, замкнута. И при этом проявляет к нему такое внимание. Опасения делили свое место с гордыней. Он не мог ответить себе, что делать дальше. Пока он размышлял об этом, словно двигаясь по лабиринту без выхода, кто-то коснулся его спины. Он обернулся. Это была она. Трогательная, очаровательная, с нежностью во взгляде. Когда ты не знаешь, что делать, ты зовёшь бога или психоаналитика, но пришла она – едина в двух лицах, прекрасный Янус, сошедший с третьего этажа и, слава богу, сейчас она была одета.
– Здравствуй. – Едва слышно, будто не прожевав, произнёс он, вынимая из уха берушу.
– Привет. – Тихо ответила она, глаза её блестели.
Д
Его скулы напряжены, плечи напряжены, руки напряжены. Он не ожидал, что я так просто подойду к нему? Он хочет, чтобы я не думала, чтобы я упростила себя до уровня камня на этой гравийной дорожке. Не дождётся.
Он хотел сделать меня одной из подопытных, что не мыслят, но существуют? Не вышло и мы оба не знаем почему. Я не всё помню, я не всё чувствую, но то, что осталось гонит меня к нему, чтобы разделить с ним себя, свои страхи и страсти. Что-то случилось. Из темной пещеры одиночества я выхожу на свет и мне мало света. Создатель будто сам испугался своего создания.
Да, будет проще, если я стану проще. Нет проблем у того, у кого нет желаний. Иметь желание – это не необходимость. Это волевой акт, направленный в будущее. Наверное он верит, что мы уже в будущем и нет никакой необходимости иметь желания. Но со мной так не получилось и я вновь и вновь хочу выйти за рамки мертвенного благополучия. Обжечься, ошибиться, ушибиться. Не все ли равно, если ты реализуешь свои желания? Желание как часть тебя изнутри, а не как чья-то часть кого-то снаружи, извне.
Какие у него руки. Эти руки выдержат любую ношу. Даже меня, даже мое эго, ломающее всю систему. Сам он не стал проще, понимая, что упростив себя, потеряет контроль над происходящим, станет одним из этих живых зомби и уже не он, а им будут управлять, не он а ему будут указывать, что делать, не он, а кто-то другой будет анализировать его. Нет, он не хочет становится в стойло с другими, так почему же я должна? Давай уж вместе, дорогой, препарируем себе мозги таким образом, чтобы уже не хотелось никуда бежать, наденем вместе эти невидимые ошейники и скрепим их на один поводок. Ты ведь откажешься.
Господи, вот это глаза. Я хочу остаться в этих глазах навсегда. Там целый мир, там целая жизнь. Твои глаза выдают тебя. Ты не умеешь быть злым, хотя и хочешь, хотя и пытаешься. Как же ты ненавидишь и любишь меня одновременно. Я – твоя загадка, твой философский камень, камень преткновения. В мире счастья появилась единственная злюка, как такое могло произойти? У твоего лица уже нет сил вытягиваться от удивления.
Н
Я не стану прямо сейчас выводить её под маленький локоток и не стану скручивать её ручки и затыкать рот ладонью. Я не стану доносить на неё в сегодняшнем отчёте, чтобы то, что я не сделаю не смогли сделать и другие. Я даже не стану анализировать её перемещение по зданию и корзину потребления. Но я точно знаю, что хочу понять, что это за испытуемый и почему все наши усилия по подготовке прошли даром, что заставило сохранить в ней женщину и почему она упорно не хочет выбирать средний род, когда говорит о ком-то и почему у неё столь богатый словарный запас, а ещё почему я не замечаю смены вещей на ней, на что мы так рассчитывали.