Империя добра
Шрифт:
– Тогда, может быть, поболтаем. – Подтвердил он свое намерение.
Она, не очень охотно, но согласилась, тем более, она давно ни с кем вот так не болтала, да и никто давно не предлагал ей вот так поболтать, а она и не просила раньше. Парень предложил пойти к окнам – там находились лавки для отдыха, разумеется, с видом на сад. Можно было смотреть на сад и находится в тиши здания. Девчонка удивилась сама себе, что раньше не обращала внимание на это место. Они уселись рядом друг с другом, но из-за большой ширины сидений можно было устроится полулежа. Девчонка откинулась на локти, подставив лицо яркому и доброму солнцу, а Парень присел рядом с ней, забравшись на сидение с ногами.
Разговор не клеился. Парень пытался начать
– Я, знаешь ли, ультаконсерватор.
– Что это значит? – он испуганно посмотрел на неё, а она молчала и хитро так улыбалась, что ему стало ещё неприятнее.
– Я за сохранение традиций. И не приемлю новое.
– Традиций? – вновь переспросил парень.
– Тебе нужно посмотреть значения слов в словаре. – Сделала она обидный для него вывод.
– Что такое в словаре?
Этот вопрос оказался последней точкой на пути их нелепого разговора. Конечная остановка автобуса, выход из терминала аэропорта – недолгое и неприятное для неё путешествие было окончено. Ей больше не было неловко от того, что она может быть грубой или как говорят здесь, её поведение может быть неприемлемо.
– Я хочу уйти. Мне надоело. – Кратко и по делу, вонзились шипами её слова в незащищенное сердце Парня.
Он не сразу понял, что с ним случилось. Просто неприятные ощущения в районе горла, потом чуть ниже заныло. Это была новая для него ситуация и он не знал, как себя повести. Когда бросаешь мяч и промахиваешься, кстати, его нет уже несколько дней и кольцо куда-то пропало, так это другое ощущение. Более того, когда ты промахиваешься, тот человек, имени которого он не знал, ласково шептал на ухо, что за пролитые слёзы следует вознаграждение, и от этого слёзы льются с новой силой. От радости. Но здесь была совершенно другая ситуация. Он хотел быть вежливым с ней, хотел научить её тренировкам, сидел и поддерживал с ней беседу, а она так… сделала. Он не мог найти подходящее слово. Он не знал его. Время для парня остановилось. Мысль судорожно металась в кольце собственной неопытности. Это было новое чувство, которое можно описать, как неуверенность в себе, но он не знал этого слова, а значит не мог понять, что с ним. Он не умел обижать, потому что не испытывал обиды, но теперь он испытал её жгучую горечь, отчего хотелось плакать и даже человек, имени которого он не знал, не смог бы помочь ему сейчас, не успокоил бы шепча хоть тысячу раз о вознаграждении. Внутри него отныне поселилось что-то тёмное, какой-то секрет, о котором он сам гадал и угадать не мог; что-то, что проявит себя позже, но не сейчас. Сейчас он должен уйти, покинуть эту девушку, которая ранила его его так быстро и так внезапно.
Девчонка увидела, как Парень изменился в лице и поняв, как глубоко она смогла его ранить, ужаснулась собственному поступку. Не обидеть она хотела его, не порушить и так слабое его естество, но просто лишь сказала как думает и чувствует. Она всего на миг устала притворяться и играть в поддавки с местным населением. Она на миг стала слабой и эта с слабость её с сокрушительной силой ударила по несчастному. Её слабость оказалась сильнейшим оружием.
– Ты прости меня. Я была груба с тобой. – Откуда-то изнутри высыпались картонные фразы и упали на землю. Перед ним.
Он истоптал их с силой, так, что не стало видно самих букв. И ушёл, а через секунду уже бежал, задыхаясь; ноги несли сами, а через несколько минут лежал на кровати в своей комнате, отчаянно рыдая, так и не в силах понять, что же это такое произошло. Как происходит, когда сталкиваются два автомобиля, водители которых в первые мгновения не понимают ничего, их окутывает дым волнения и страха. Он не знал ни про автомобили, ни про автомобильные аварии, ни кто такие водители, но испытывал до ужаса похожие чувства. Но дым всё равно рассеивается и давящие всхлипывания и слезы медленно отступали.
Д
Я не хотела, никогда не хотела, делать людей несчастными. Чтобы по моей воле они страдали, мучались, проводили время в стенаниях, проливали слёзы. Нет. Никогда.
Я открываю кран, подставляю руки воде. Я – это руки. Вода – это люди. Меняюсь ли я от того, что люди проходят через меня? На первый взгляд, нет, не меняюсь. Всё те же пальцы, та же кожа. Но меняется ощущение. То становится горячее, то холоднее. Иногда, если правильно выбрана температура, я чувствую свежесть; в этот момент мне приятно держать руки под струей воды. То же самое и с людьми. И это не зависит от того, какой сегодня день недели и время суток. Это зависит от того, какая из крана идёт вода.
Что случилось сегодня? Ничего особенного и я готова была бы сказать, что какой-то необразованный человек, который не знает элементарных слов, обиделся на меня за то, что я призналась ему в несостоятельности нашей беседы. Ничего более, никакого насилия, без оскорблений. Я просто сказала, что думаю. Где же свобода, о которой нам говорят, когда нет даже намека на возможность выражать свои мысли, отличные от принятого стандарта. Но кем принятого и для кого? Они говорят, что учитывают наши права, строя наше общество, но вот пример, когда мои права не соблюдаются. Или просто я здесь лишняя? То есть, это общество для всех, в котором всё равно оказываются лишние люди? А какие люди становятся не лишними? Только те, что приносят выгоду? Те, что мечтают о новых товарах сильнее, чем о другом человеке и испытывают большее счастье от обладания предметами, нежели от обладания другим человеком?
Я открываю кран и подставляю ладони воде. Я набираю воду в них и пью, набираю снова, чтобы омыть лицо. Вода может быть отравлена и мы пьем её, не подозревая об этом. Мне становится жарко от таких мыслей. Я осматриваю комнату и понимаю, что это не моя комната. Эта комната дана мне, чтобы я потребляла здесь их бесконечные товары, это место для совершения акта приобретения и получения вещей. Раньше я пошла бы в магазин, а теперь из ящика в стене все появляется само, стоит оплатить заказ. Но не всё я могу купить здесь. Я пробовала найти книги в бездонном электронном магазине. Но этого нет. Как нет картин, фильмов, билетов в музей, сонат Баха или Библии. Мы живём, но для чего мы живём? Не для чего а для кого-то, подозреваю я, заглядывая в свои красные глаза. Кран закрыт. Идут минуты одиночества, за которыми вечность.
Как можно признать себя виновным в преступлении, не совершив его, но слушая обвинения от других? У него есть право жаловаться на меня, и надеюсь, он им воспользуется. «Распни его» – кричали иудеи прокуратору. И так же будет он, этот нежный и глупый юноша, кричать обо мне. Я не боюсь этого. Я боюсь сойти с ума. Тогда ничем я не буду отличаться от остальных, только поить меня будут из миски и весело ездить на мне по саду.
Образы плыли перед глазами, сталкиваясь друг с другом. Некоторые из них валились, другие лишь смешно кренились набок, и так могло продолжаться долго, но её посетило чувство голода. Оно пришло ниоткуда и поселилось внизу, под легкими. Конвейер с цветными картинками остановился и руки сами потянулись к пульту, чтобы найти подходящие оттенки и быстрее насытить себя. Теперь уже изнутри. Время, не обращая внимание ни на кого, продолжало течь сквозь кран, сквозь воду в этом кране и сквозь людей, что были до и будут после.