Империя и воля. Догнать самих себя
Шрифт:
Историк (Физику): Я все-таки отвечу Вам на ваш вопрос… Видите ли, нет оснований полагать, что перестройка расставила все точки над i в отношении 30-х или 40-х годов. Давайте проанализируем, как вообще относились к «кремлевскому горцу» — и мы увидим с десяток непохожих подходов, в каждом из которых есть какая-то правда…
Во-первых, это точка зрения Троцкого, главного врага и конкурента, в которой был обобщен опыт многих других партийных оппозиционеров. Во-вторых, точка зрения Бухарина («правый уклон», в отличие от Троцкого, хотя в критике сталинского «русофильства» правые и левые загадочно сходятся). Далее “полуэкспромтный хрущевский доклад”, по выражению историка Щетинова. С одной стороны, всем понятно, что хрущевские оценки и сам термин “культ личности” был временным, относительным признанием факта репрессий. С другой стороны, обозревая многие — отечественные и западные, перестроечные и демократические — варианты толкования проблемы, трудно не восхититься тем, как органично и даже грациозно было это тогда проделано Хрущевым. Дальше антисталинизм пошел в сознании диссидентствующей интеллигенции, от Гроссмана, впервые осмелившегося сопоставить фашизм с советским коммунизмом, а Гитлера со Сталиным (по сути, в этом дерзновении уже заключалось, как в зародыше, новейшее: «Сталин хуже Гитлера») — до перестроечных «очернителей». Общество «Мемориал» и движения в защиту жертв репрессий были объективно заинтересованы в нагнетании антисталинской истерии. Тогда-то и начали писать про психические болезни вождя, про его нравственную невменяемость и прочее.
Если проследить положительную трактовку Сталина, то достаточно заглянуть в воспоминания представителей партийной и хозяйственной элиты того времени — чтобы убедиться, насколько вменяемым и адекватным был этот человек. С другой стороны, отношение к Сталину иностранных лидеров (Черчилля, Рузвельта, де Голля и Гитлера, между прочим) весьма красноречиво — они видели в нем выдающегося политика, можно даже сказать, великого политика своего времени. Черчилль в 1959 году как бы в ответ Хрущеву выступил в английском парламенте с речью о Сталине, в которой сказал: «Большим счастьем для России было то, что в годы тяжелейших испытаний Россию возглавил гений… Статьи и речи он писал сам и в его произведениях всегда звучала исполинская сила, эта сила была настолько велика в Сталине, что он казался непревзойденным среди руководителей государств всех времен и народов… Его влияние на людей неотразимо. Когда он входил на Ялтинскую конференцию, все мы словно по команде встали и, странное дело, почему-то держали руки по швам. Он обладал глубокой, лишенной всякой паники логической и осмысленной мудростью. Он был непревзойденным мастером находить в трудные минуты пути выхода из самого безвыходного положения. В самые критические моменты, а также в моменты торжества был одинаково сдержан, никогда не поддавался иллюзиям». Гитлер же оценивал Сталина гораздо выше чем русскую нацию в ее среднем. Об этом в своей блистательной статье недавно упомянул и Юрий Крупнов.
Физик: Это как раз один из нынешних нео-сталинистов…
Историк: Можно так сказать, но при этом нужно отдавать себе отчет, что «сталинисты» XXI века весьма своеобразны. Для них характерно ставить проблему не как в советские времена, по-другому. Они рассматривают Сталина как наследие, видят в нем не символ реставрации советского мироустройства, но один из продуктивных мифов, один из созидательных образов прошлого… Вот, например, еще один популярный автор Егор Холмогоров пишет о Сталине: «Его гениальный во многих отношениях ум был заточен под учет мельчайших материальных факторов и под оценку материальной действенности духовного». Материальная действенность духовного… Каково?!
Философ: Мне кажется, первым из таких «неосталинистов» был недавно упокоившийся отец Димитрий Дудко. Он, в юности сам пострадавший в лагерях за критику Сталина, в старости, после крушения СССР, выдвинул мысль о Сталине как о праведнике на троне, который переломил страшную революционную угрозу, свел ее на нет, так сказать… По мысли отца Димитрия, Сталин устроил так, что в «безбожном» государстве, в «безбожное» время люди жили по божьим заповедям…
Физик: Ну это бред какой-то… И это говорил священник… о правителе, при котором повсюду насаждалось стукачество, весь народ пытались превратить в сексотов… Кстати, а сколько священников при нем расстреляли и довели до могилы?
Историк: А Вы слышали, что благодаря Сталину многие храмы не были разрушены, многие священники были спасены от гибели, а во время войны и вовсе возвращены из ссылок?..
Физик: Да, слышал. Сейчас об этом принято говорить… Это напоминает «эффект заложника», который часто «благодарен» доброму дяде-террористу. В 1943 году после «замирения» Сталина с Церковью в храмах поминался на ектенье «Богом дарованный вождь». Но почему же он начал восстанавливать Церковь во время войны, а не раньше?
Шейх: Видите ли, не стоит преувеличивать необъятность власти правителей… Если допустить, что под личиной вождя пролетариата скрывался патриот и почвенник, то надо же понимать и то, что к власти он пришел все-таки как вождь пролетариата, как интернационалист, как наследник Ленина… Сколько времени и сил нужно, чтобы преобразовать эту энергию в нечто по сути противоположное?.. Вы не чувствуете логики власти, если думаете, что оттуда можно все повернуть в одночасье — что подчиненные на любой приказ отдадут честь и все пойдет по-новому…
Философ: К тому же и это «преобразование энергии» должно произойти сперва в самом вожде, это тоже нелегкое дело… Ведь не только он гипнотизировал страну и партию, но происходил и обратный гипноз, как верно заметил наш собеседник…
Физик: Не понимаю, что же это, «страна» заставляла Сталина уничтожать крестьян, взрывать храмы, угнетать инакомыслящих?.. «Страна», что ли, саму себя возненавидела?..
Философ: Вы не заметили, что я сказал не только «страна», но «страна и партия». Ведь это сочиненный идеологами лозунг провозглашал, что «народ и партия едины». На самом деле какое-то подобие единства было достигнуто Сталиным в ходе войны, а до 40-х годов никаким единством страны и партаппарата даже не пахло. Гипноз партии и гипноз страны были противоположны друг другу, схватка двух великих начал велась в 30-е годы за Сталина, за его личность. Они вели невидимую брань… Ведь это страшная драма… Мы даже не догадываемся, как все это укладывалось в сознании вождя.
Физик: Все это мистика… Мне представляется, что дело проще: так же как Ленин ввел нэп, потому что коммунизм был явно нежизнеспособен, так же и Сталин путем проб и ошибок со временем отбраковал наиболее завиральные из марксистских идей…
Философ: Не преувеличивайте так называемую «роль личности в истории». Сталин внимательно следил за формированием своего образа в пропаганде и широкой прессе. Однако бросал он на русскую ниву много слов, а прижились далеко не многие из них. И образ вождя формировался в результате долгого взаимного наблюдения друг за другом власти и массы в одном срезе и власти и субъектов речетворчества (идеологии, печати, литературы) в другом срезе. Не шел ли Сталин какое-то время на поводу у определенного слоя советского государства, прежде всего, того самого своего «союзника» по борьбе, тех самых «кадров», которые «решают все»? Не строил ли он свое поведение исходя из оправдания чьих-то ожиданий? Думаю, в определенном смысле это было так. И Сталин был популистом, но не демократического толка. В отношении бюрократии это был своеобычный административный «популизм», в отношении же широких масс это был более игровой, мифологический «популизм», мимикрирующий под формы исконно русского традиционализма. И здесь я соглашусь с уважаемым шейхом: постепенно все большее внимание вождь обращал на сигналы, поступающие от народных масс и от тех представителей аппарата, которые были еще тесно связаны с народом, не оторвались духовно от него… Народ, с его мягким, кротким, но мощным и не иссякающим магнетическим полем, все больше и больше воздействовал на Сталина, подчинял его себе.
Физик: Я понимаю Вас в том смысле, что эпоха сталинизма отличается особой могущественной магией жеста, а, с другой стороны, герметичностью, замкнутостью на себе. Глядя из столь неуравновешенной эпохи, как те же 80-е, действительно трудно удержать в объективе целую картину. Кто-то предпочитал восхищаться сталинской архитектурой и кинематографом, а кого-то заклинило на смаковании «Архипелагом ГУЛАГом». Но как добиться целостности анализа?
Историк: Но ведь и не все критики Сталина в перестройку так уж потеряли голову. Встречались и взвешенные оценки. Вот, например, Михаил Гефтер, книгу которого не так давно выпустил Павловский и разместил отрывки из нее на Русском журнале. Так вот Гефтер, один из самых тонких критиков сталинизма, поднимается иногда на высоту диалектического самоопровержения. В этих своих «мастер-классах» он прямо говорил, что в репрессиях 37 года Сталин протянул руку стране поверх голов аппарата, как бы соединил себя с национальных духом вопреки партийным перегородкам. Вот у меня в блокноте выписаны слова Гефтера: «В середине 30-х люди шли навстречу ему, навстречу своей смерти, — и им радостно, им хочется жить и жить! То, что позади у них трупы, их не смущает — и они не чуют приближения своей собственной смерти. Их скрытые чувства после страшного погрома на селе, который они с ним сообща учинили в начале 30-х годов, неясны Сталину и уже этим ему несносны… Он как бы предчувствует, что сумма их воль, тайный нерв этой «гласности и перестройки», не вводит его в личный контакт со страной. Террор вытекал из потребности Сталина установить прямые отношения с Россией — связь через гибель. Вот, собственно, в чем суть дела». Видите как! Получается, что действительно два начала боролись за вождя, а он был вынужден между ними маневрировать — и сначала гнобить одно начало в угоду другому (раскулачивание, коллективизация), а затем это другое порезать во имя первого (репрессии против «врагов народа» второй половины 30-х гг.). Заметьте, какая формула была найдена — «враги народа»! До этого была «контра», пытающаяся поднять народ против власти, — с той покончили. Затем был короткий переходный период разоблачения «спецов», вредителей на производстве. А теперь заход идет с другого конца — это «враги», которые не желают остановиться, бросают вызов самому «народу», норовят сломать его… Сталин в этот момент отождествляет себя с «народом» и стремится к созданию национально-государственного монолита.
II
Сталин был величайшим, не имеющим себе равных в мире диктатором, он принял Россию с сохой, а оставил ее оснащенной атомным оружием. Нет! Что бы ни говорили о нем, таких история, народ не забывает!
Физик: Не знаю, все же, на мой взгляд, панегирики Черчилля и тому подобные речи не объективны. Я вот читал в свое время книгу Роберта Такера [70] о Сталине, в которой хорошо аргументировано, что Сталин завоевал партийные круги именно благодаря тому, что не обладал харизмой — в конце 20-х годов государству был уже не нужен «новый» Ленин (то есть некая неповторимая, самоценная революционная личность), а нужен был «второй» Ленин (то есть предсказуемая политическая фигура). Или возьмем Лиона Фейхтвангера, внимательно следившего за событиями в CCCР еще задолго до своей поездки туда. Он был человеком, которого нелегко провести. Об этом свидетельствует его книга «Москва 1937» [71] , фактологически острая и последовательная. Из 37-го года автору представляется, что внутрипартийная вражда коренилась в оппозиции «борец/работник». «Борец» Троцкий с его «беспримерным высокомерием», субъективизмом, но и талантом оратора противопоставляется Сталину, победителю, победившему потому, что он сумел сочетать в себе качества «борца» и «работника», хотя и не обладал яркой одаренностью «перманентного революционера».
70
Такер Р. Сталин. Путь к власти: 1879–1929. — М., 1991.
71
Фейхтвангер Л., Москва 1937. — М., 2001.