Империя предков
Шрифт:
Вдвоём, отец и сын, вышли в открытую степь, что была тогда всегда приветлива к нему. Багряно-красное зарево заката было красиво, что, казалось, от лучей огромно красного шара и травы озарились в красный цвет.
– Завтра мы поедем с тобой в земли племени унгират. Так мы с твоей матерью решили. Я часто с ней советуюсь.
– Зачем?
– Искать тебе невесту в этом племени.
Казалось, не будет предела расширенным глазам его от удивления неожиданного, но понимал он, понимал в свои девять лет.
– А где она, эта земля племени унгират? – спросил он первым делом тогда.
– Там, – показал отец рукой туда, где и могла найтись для него невеста.
– А что тогда там? – показывал он в свою очередь на закат, на уходящий диск.
– Там земли найманов, кэрэитов.
– А там? – указал он на север.
– Баргуджин-Тукум.
– А там? – рука непроизвольно указала не строго на восток, а на юго-восток.
– Там земля наших врагов, земля империи Цзинь. Них говорили тогда, что они казнили нашего предка Амбагай-хана, приколотив руки к деревянному ослу.
– Про них.
– Мы должны им отомстить по закону степей. Так положено. Все так говорят, что месть превыше всего.
– Знаешь, сынок. Мы не достаточно набрали сил, чтобы отомстить за предка. Империя Алтан-хана, империя Цзинь – могущественная империя, и смотрит свысока на племена степей, считая нас просто горстью песка перед огромным морем.
– Это так и есть?
– Так и есть. Но не в этом ещё наша беда.
– В чём?
– Междоусобная вражда племён, говорящих на языке степи. Вот эта разобщённость.
– Всегда так было?
– Доводилось слышать мне от стариков – были славные времена.
– Одной ордой поднимались с наших степей бесстрашные воины. И пошли они на запад в земли предзакатного солнца…
– Туда, где кэрэиты и найманы?
– Дальше, намного дальше, к последнему морю.
– Не знаю. Но говорят, что многие народы потревожили тогда, что поднялись они на великое переселение.
– И кто они были?
– Они называли себя хунн, хуннуд.
– Человек? Люди? Так мы же все люди. Тайчиуты, и эти кэрэиты, найманы, и эти унгират, куда мы собираемся.
– Ну вот, они так себя называли. Хочу я верить, что проснётся степь наша когда-нибудь, как в те славные времена, и встрепенётся на зависть тем, кто смотрит на нас, задираясь с орлиной высоты. И увидит Вечное Синее Небо настоящего орла. Смогу ли я на такое или нет, но есть у меня надежда на тебя.
– Почему я?
– Ты родился, когда я победил воинственное племя татар. И был среди них сильный воин. Я взял его в плен. И я назвал тебя, нашего первенца его именем Темучин, ибо от имени сильного воина и сила его, и слава его переходит к тому, кто понесёт его имя. Но не только имя вселяет в меня надежду.
– А что ещё?
– Когда ты родился, я увидел, все увидели в твоей ладони сгусток крови, твёрдый, как камень. Сколько рождается в степи, но такого никогда не было, никогда. И знаешь что это?
– Что?
– Знак Вечного Синего Неба.
В тот год, спустя совсем немного времени, отца не стало. И наступило лихолетье.
Тело его, привыкшее к холодам, как и к знойной жаре, коченело в холодной воде в ожидании, когда удалятся от этого места преследователи, подобные неотступным волкам за обречённой добычей удалятся, как можно, дальше от этого места. Пока слышны их голоса чуть в отдалении.
И вдруг будто и заиндевевшей кожей, и сердцем пылкого ли юноши, что как-то утих погружённым в холодную воду, и разумом ли, пытающимся удержать то светлое мгновение детства, но почувствовал на себе что-то такое. Да, этого он сейчас в пике заострённого мига своей пока совсем юной жизни, когда и жизнь, и свобода пока порывом беглеца висит на тонком волоске. То был взгляд, зорко пронизывающий внимательный взгляд. Вот она – сила Зла! Но, неужто, совсем от него, от его семьи отвернулось Вечное Синее Небо?!
Над обрывом берега речушки, впадающей в Онон, в темени густых сумерек стоял человек, заметивший беглеца, так и выразились глаза остротой пристальности…
2
«Возможно ли, что мы переживаем «сумерки Западного мира», наступление которых возвестил немецкий философ Освальд Шпенглер?
Может ли статься, что Европа будет низведена к роли небольшого мыса огромного Азиатского материка, как вопрошал себя недавно французский поэт Поль Валери?
Нам скажут, что это химера. Однако я сейчас скажу, что уже был такой момент, когда Запад был покорён политическим и военным гением, о существовании которого он и не подозревал», – французский военный историк, подполковник Рэнк. «Паназиатизм в XIII веке при Чингисхане и его полководцах».
«Семьсот лет тому назад один человек завоевал почти весь известный мир.
…Он исполнил человечество ужасом, продолжавшимся в течение многих поколений.
…Чингис-хан был завоевателем более крупного масштаба, чем все известные деятели на европейской арене. Его нельзя мерить общим аршином. Переходы его армии измеряются не вёрстами, а градусами широты и долготы.
…такое нагромождение ошеломляющих событий могло быть уделом рук только сверхъестественного существа.
…казалось, что доподлинно наступил конец света.
…страшные монгольские владыки после смерти Чингис-хана пронеслись над Западной Европой.
…В церквах пели молебны об избавлении от ярости монголов. Кочевник, круг занятий которого исчерпывался охотой и пастьбой скота, сокрушил могущество трёх империй,
…никогда не видавший городской жизни и незнакомый с письменами, составил кодекс законов для пятидесяти народов», – немецкий востоковед, профессор Гейдельбергского и Гёттингенского университетов Краузе Фридрих Эрнст Август.«Cingis Han. Die Geschichte seines Lebens nach den chinesischen Reichsannalen – Чингис-хан.История его жизни по китайским государственным летописям». Гейдельберг 1922 г.